Но с того дня запах цибета стал мне ненавистен.
Меня разбудили голоса за дверью. Ближе к рассвету я забралась под покрывала и провалилась в глубокое, но не освежающее забытье. Шаги удалились, но вскоре вернулись. Опять раздались голоса. На этот раз они звучали резче и решительнее. Затем ключ в замке повернулся и в комнату вошла мама в сопровождении Марджери. Несмотря на сереющий за окном рассвет, она уже была одета в теплый дорожный костюм. Графиня прошла на середину комнаты. Она была бледна, под глазами залегли темные круги, свидетельствующие о бессонной ночи, но выражение ее лица было таким высокомерным, как будто за ее спиной стояли все ее предки-Диспенсеры. Она уже не ожидала милостей от королевы, а превратилась в гордую графиню Уорик.
— Вы можете идти, — отрывисто бросила она появившейся в дверях гардеробной леди Беатрисе. — Передайте королеве, что ее желание выполнено. Принцесса сохранила девственность. Теперь она ожидает распоряжений ее величества относительно путешествия. — Графиня проводила взглядом разъяренную фрейлину и обернулась ко мне. — Такого никто не ожидал, верно, дочка? — Она по-прежнему держалась очень прямо и с большим достоинством. Отдернув шторы, мама дала знак Марджери, чтобы та поставила на стол поднос с едой и кружкой эля, а затем поворошила дрова в камине. — Безусловно, у королевы незаурядный драматический талант. Она не перестает меня удивлять. Я сомневаюсь, что тебе удалось сегодня выспаться.
— Я почти не спала. — Внезапно меня охватило желание разрыдаться. За минувшие часы моя решимость вести себя так, как будто ничего не произошло, заметно ослабела. Больше всего мне хотелось спрятаться от всего мира. — Мне так стыдно. Теперь все придворные Маргариты будут тыкать в меня пальцами.
Если я рассчитывала на сочувствие и утешение, я ошиблась.
— У тебя нет выбора, — невыразительным голосом произнесла графиня. — И ты должна держаться так, чтобы не дать повода для презрительных замечаний. Я не допущу, чтобы все смотрели на тебя — как там она это назвала? — как на обузу. В настоящий момент ты со всеми своими связями — самое ценное, что есть у Маргариты. Признает она это или нет, но без Уорика ей не обойтись. Вставай, Анна.
— Сейчас.
Я даже не шелохнулась.
— После вчерашнего происшествия началась война. И эта война не менее ожесточенная, чем та, которую граф ведет в Англии. У нас разное оружие и разные враги, но эту битву мы выиграем. Слушай меня, дочь. Через два часа мы покидаем Амбуаз. Ты должна быть готова.
— К чему? К тому, чтобы выслушать, как принц меня ненавидит и сожалеет, что я вообще попалась ему на глаза?
— Нечего демонстрировать мне горестный вид.
— Но как я появлюсь при дворе? Меня ждут сплетни, ухмылки, перешептывания. Очень скоро всем будет известно, что и почему сделала Маргарита.
И куда улетучилась моя упрямая храбрость? Я с ужасом услышала в своем голосе жалобные нотки. Все же я выбралась из кровати и умылась ароматной водой, принесенной Марджери.
— Разумеется, тебя все это ждет. А Маргарита будет обращаться с нами как с последним отребьем. Но ты в этом не виновата, Анна. Ты стала жертвой ее предательства. И ты достойно встретишь это испытание. Ты сделаешь вид, что все в порядке.
— Но…
— Если мне придется избить тебя, я это сделаю. Но ты запомнишь, что обязана до самого конца оставаться гордой Анной Невилль. Моя дочь не будет прятаться в постели вместо того, чтобы смело шагнуть навстречу опасности!
Я знала, что бить меня графиня не станет. За всю жизнь она и пальцем меня не тронула. Поэтому ее слова заставили меня слабо улыбнуться. Графиня удовлетворенно кивнула.
— Когда ты почувствуешь, что вот-вот готова пасть духом, вспомни свою тетю, Сесилию Невилль. Никто не смог сломить эту гордую женщину.
Сесилия Невилль, мать Ричарда. В юности она была красавицей и привлекла к себе внимание герцога Йорка, славившегося необычайной смелостью и такой же удивительной дерзостью. Тетю вполне заслуженно прозвали Гордой Сесилией. О ее храбрости ходили легенды. Однажды в родном городке Ладлоу она оказалась один на один с неистовствующей толпой. С ней были ее младшие дети, и она сумела защитить их. Вскинув голову, она предложила черни напасть на нее, но они не посмели этого сделать. Да, я буду брать с нее пример. Я смело взгляну в глаза своим недругам и, подобно тете, брошу им вызов.
— Хорошо, я буду высоко держать голову.
Я позволила Марджери зашнуровать свое платье.
— Вот именно. Ты — принцесса Уэльская, а значит, не будешь обращать внимание на вульгарные и пошлые замечания. Ты не должна извиняться за поведение Маргариты ни перед кем, и уж точно не перед принцем. Вы оба стали жертвами ее прихотей и амбиций.
Верно. Я расправила плечи под зеленым узорчатым дамастом.
— Принц… — Я искоса взглянула на маму. — Я не знаю, что он мне скажет…
— Несмотря на ранний час и скорый отъезд, Эдуард упражняется с мечом. — Губы графини дрогнули в злорадной усмешке. — Я слышала, что у него болит голова, так что вряд ли он будет склонен к разговорам. А кроме того, какая разница, что он скажет, будь то сегодня, завтра или на будущей неделе? Ты будешь вкусно есть, сладко спать и вести себя так, как будто тебя все это совершенно не волнует. Когда мы прибудем в Лондон, все решится само собой. Поняла?
Я все поняла. Я вообще очень многое теперь понимала. Каким же я была еще ребенком, когда угрюмо сидела рядом с Изабеллой во время ее трудных, трагических родов! С тех пор я погрузилась в гущу политических интриг, о существовании которых прежде и не догадывалась. Я была пешкой в игре, исход которой предсказать было невозможно. При этом меня использовали как Невилли, так и Ланкастеры, и мне это было совершенно не по нутру. Но при всей своей неискушенности я понимала, какой ценный совет мне только что дала мама. Я решила, что буду следовать ему во что бы то ни стало. Мое поведение будет безупречным, и никто не догадается о том, что творится у меня в душе. В настоящий момент моя душа была исполнена восхищения графиней, которая в отличие от меня не стала упиваться жалостью к себе, а тщательно продумала нашу дальнейшую линию поведения, направленную на то, чтобы не уронить достоинство рода Невиллей.
— Когда мы окажемся в Англии, — тем временем продолжала мама, — и граф вручит принцу корону (потому что Генриху она уже ни к чему), королеве придется уступить и позволить своему сыну сделать тебя женой не только на словах, но и на деле, и это значит, что мы будем торжествовать победу. — Она взяла меня за плечи и осмотрела с ног до головы. — Это никуда не годится. Платье слишком темное, слишком мрачное. Марджери, Анне нужно надеть красное платье. И побыстрее. Красный идет ей больше. Кроме того, это королевский цвет. Мы еще покажем, кто тут принцесса!
Итак, Марджери занялась шнуровкой, а графиня продолжила читать мне нотации. И вот я уже облачена в роскошное алое платье и затканный замысловатыми черными узорами красный плащ с соболиной оторочкой. Тончайшая вуаль трепещет на золотом ободке. Одним словом, я готова. Какие бы тревоги ни одолевали мое сердце, о них никто не узнает. Во всяком случае, я выгляжу как принцесса.
