— Этого я не знаю.
Жестокий, но честный ответ. Да и зачем ему лукавить? Я знала, сколько усилий приложил отец, чтобы наладить отношения между Эдуардом и Людовиком. Известно мне было и то, что Людовик очень уважал моего отца и, несмотря на отсутствие кровных уз, называл его своим «дорогим кузеном Уориком».
— А повлиять на него ты не можешь?
Этот вопрос, похоже, позабавил графа. Он покосился на меня, на мгновение забыв о своих тревогах, и улыбнулся.
— Кто знает? Может, мне это и удастся. Я надеюсь, что Людовик поможет нам хотя бы потому, что его королевское величество усмотрит в этом какие-то выгоды для себя лично. Впрочем, мы все стремимся обратить чужие несчастья себе на пользу. Но… торг будет жестоким. И готов побиться об заклад, что его исход меня вряд ли устроит. Нам придется заплатить дорогой ценой. — Он глубоко вздохнул, пытаясь примириться с собственным решением. Мне показалось, что отец задыхается от одной мысли о том, что ему предстоит. — Как я уже сказал, выбирать не приходится.
В его словах прозвучало такое отчаяние, что я содрогнулась. Хотя, возможно, дрожь была вызвана пробирающими нас до костей порывами резкого соленого ветра. Внезапно отец показался мне старым и усталым. Его темные, почти черные волосы блестели на солнце, но мне в глаза бросились вкрапления седины.
— Нам будут рады при французском дворе? — не унималась я.
Граф развернулся и внимательно всмотрелся в мое лицо. Это был очень странный, какой-то расчетливый взгляд.
— Думаю, что да, — пробормотал он. Его глаза расширились, словно ему в голову пришла неожиданная идея. — Во всяком случае, тебе, дочь моя, там будут рады.
— Мне? Что знает обо мне король Людовик?
— Пока ничего, кроме того, что ты моя дочь. Но он не прогонит тебя от своего порога.
Я не поняла, что отец имеет в виду, но не стала его больше ни о чем расспрашивать, потому что мрачные события последних дней сделали меня трусихой. Я была младшей дочерью Уорика, которая некогда была помолвлена с Ричардом Глостером. Когда отец восстал против брата Ричарда, короля Эдуарда, моя кандидатура была отвергнута, а помолвка поспешно разорвана. Теперь я и вовсе стала изгнанницей, не имеющей ни малейшей надежды вернуться домой. Я и представить себе не могла, что во мне способно заинтересовать французского короля. Но кожа на моих руках покрылась пупырышками от неприятного предчувствия.
Я молча проследила за взглядом отца, устремленным на французское побережье и открывшееся перед нами устье огромной реки, серые воды которой уходили далеко вглубь континента. Серый дождливый пейзаж показался мне таким же унылым и враждебным, как и тот, который остался у нас за спиной. Я попыталась взглянуть на него и на наше нынешнее положение глазами отца. Разумеется, у меня ничего не вышло. Я не могла представить, что чувствует беспомощный граф Уорик, лишившийся не только власти и земель, но и доброго имени, втоптанного в кровавую грязь предательства.
Как это вообще могло случиться?
Глава вторая
1462 год
Замок Миддлхэм, Северный Йоркшир
Несмотря на свою юность, я знала, что являюсь весьма важной персоной. Я всегда это знала. Мне сообщила об этом моя сестра Изабелла, когда мне было всего шесть лет. Или, скорее, с высоты своих одиннадцати лет она снисходительно заявила, что, возможно, я и важная персона, но сама она намного важнее. Провокационное, но вполне характерное для моей сестры заявление, в котором было много высокомерия, но, как обычно, мало правды.
Изабелла была на пять лет старше меня. В детстве пять лет — это очень много. Они позволяли ей царить надо мной, пользуясь бесценным многолетним опытом и привилегированным положением старшего ребенка могущественного графа Уорика. Изабелла была довольно высокой для своих лет. У нее были шелковистые белокурые, слегка вьющиеся волосы, светлая кожа и голубые глаза. Одним словом, она походила на мою маму и ее отца, Ричарда Бошама. Я же пошла в Невиллей и, сравнивая свою внешность с внешностью сестры, считала это величайшим несчастьем для себя. Я была хрупкой, темноглазой и темноволосой. К сожалению, волосы были прямыми, а землистого цвета кожа доставляла мне немало переживаний, особенно зимой. Все давно сошлись во мнении, что красавицей мне не стать. Я всегда была низкорослой для своего возраста, и Изабелла не упускала случая утвердить свое превосходство, ущипнув меня или ткнув острым пальцем в бок. Это научило меня всегда держаться настороже.
В тот день мы поссорились из-за тряпичной куклы, одетой в красивое бальное платье из старого дамаста. Куклу сшила для нас наша нянюшка Бесси. У игрушки были черные, как угольки, глаза и яркие, вишневого цвета губы. Черные, изготовленные из шерстяных ниток длинные волосы виднелись из-под льняного покрывала. Сразу отметив свое сходство с куклой, я принялась яростно оспаривать свое право на нее. Впрочем, этот спор закончился как обычно: Изабелла вырвала куклу из моих рук и подняла ее высоко над головой, чтобы я не могла до нее дотянуться.
— Ты злая, Изабелла. Это моя кукла. Ее сшили для меня.
— Нет, моя. Я старше.
— Зато я умнее. И кукла все равно моя.
— А я важнее.
Я беспомощно молчала, опасаясь, что тут она может быть права.
— С чего это вдруг? — наконец спросила я.
— Я наследница своего отца, — гордо вскинула голову Изабелла.
— И я тоже. — Я еще ничего не понимала в правилах наследования. — Граф Уорик и мой отец.
Изабелла презрительно и ехидно улыбнулась.
— Зато я старше. Как только я достигну брачного возраста, у меня отбоя от женихов не будет. Я смогу выбрать кого угодно, может, даже и принца крови.
Изабелла любила подслушивать разговоры слуг. В этой фразе чувствовалась самоуверенность Марджери.
— Это нечестно. — Я надула губы и стала еще больше похожа на куклу, послужившую причиной нашего спора.
— Еще как честно. А вот на тебе точно никто не захочет жениться. Ты младшая, и у тебя не будет наследства.
Я ударила ее ракеткой для игры в воланы. Этим заканчивались все наши разногласия. Изабелла ответила звонкой пощечиной. На наши вопли, эхом отразившиеся от стен закрытого дворика, примчались мама, наша гувернантка, леди Мэшем, и, конечно, Бесси. Увидев мои слезы и горящую щеку, графиня устало вздохнула, услала женщин прочь и увела нас в свою гостиную. Там она усадила нас на низкие скамеечки, а сама расположилась напротив. Я даже запомнила свою приличествующую случаю сдержанность. Но графиня отлично знала своих дочерей и не намерена была закрывать глаза на наши капризы и упрямство. Первым делом она обратилась к Изабелле.
— Что на этот раз, Изабелла? Ты ударила сестру? Ты ее дразнила?
Изабелла смотрела в сторону. Выражение ее лица показалось мне очень коварным.
— Нет, мадам, я этого не делала.
