Цепь напряглась до предела, руки Геракла опоясали змеи, что вздулись под кожей горами мускулов, античный герой зарычал, и рык этот прокатился над выжженными безымянными землями, словно гром после молнии.
Цепь лопнула. За ней другая. Раскаленный небесный металл пал под ноги. Прометей рухнул на колени, ноги подкосились. Впервые за долгие годы. Десятилетия? Века? Впервые увидел свои истерзанные солнцем руки, выщербленные ладони, багровые следы — выемки от цепей.
— Ты свободен, Прометей. Деяния богов не вечны. Недолго им тешиться мнимым могуществом. — Сильные руки помогли встать, подняли на затекшие ноги и держали так, пока не ощутил, что сможет стоять сам, без поддержки и опоры.
Прометей ощущал, как оживает тело, как наполняется новыми ощущениями душа, это была та самая искра жизни, что он подарил всем. Он уже почти поверил, что действительно свободен, почти… Но тут в небе выросла черная точка, приблизилась… Это летел тот самый ворон, проклятый посланник богов, чтобы расквитаться с двуногим, дерзнувшим освободить обреченного на муки.
Прометей тяжело вздохнул, прошептал спасителю:
— Все равно благодарю тебя за все твои старания. Пусть небо будет свидетелем, во веки веков тебя не забуду.
— Деяния богов не вечны… — повторил Зарян, поднимая с земли огромных размеров дубину и поворачиваясь к незваному гостю лицом, — …но твой дар останется с людьми навсегда…
Небо узрело, как старые боги в тот день отступились от своих слов.
Скорпион, кидаемый по прошлому, устало вздохнул.
* * *
Эстония.
Больница закрытого типа.
Третий этаж.
Молодой человек среднего роста, ничем не примечательный на вид (за сотрудника с такой неприметной внешностью любая спецслужба отсыпала бы порцию золота) спешил по залитому светом ламп коридору. Каждая комната выбрасывала ему навстречу обезумевших людей: пациентов, охранников, медицинский персонал. Все с оскаленными рожами и пустыми глазами. Зомбированные чужой волей, они старались задержать его всеми силами, проявляя несвойственную людям силу. Но зомби не способны думать. А гость больничного отделения развил собственный разум до заоблачных высот.
Человек в длинном темном плаще коротко рубил дланями воздух, и очередной волновой удар отбрасывал помеху к стене. Пол коридора, по которому прошел гость, покрывался кровью. Мертвые тела возвращали разум лишь после смерти.
На другом конце коридора, привязанный к кровати, очнулся Сема. Мир перед глазами плыл, черные пятна сменялись галлюцинациями. В этот раз обессиленному и обезвоженному виделись под потолком сотни шприцев.
Они нависли прямо над его телом, иглами обозначив место на теле, куда вопьются в скором времени. О содержимом шприцев можно было только гадать. Убьет его ядом или кислотой, подействует яд мгновенно или растянет муки на часы, дни, что останется от внутренних органов после всего этого и переживет ли это разум, Сема больше не гадал. Силы стремительно покидали тело.
Сколько прошло времени с момента падения в ноги здоровяку в помещении Нежити, неизвестно. Но пересохшее горло, почерневшие губы и трясущиеся ноги говорили, что воды он не получал очень давно. Разум справился с ядом, нейтрализовав малую порцию в виде пота с большим количеством воды и кровью, что заставил течь из носа, не давая пробыть в мозгу хоть какое-то время. Яд побежден, но повержен и сам Сема. Привязан к кровати жалкими бинтами. Не в силах порвать и их. Конечности больше не слушаются, и сиплое дыхание становится все реже и реже.
Эта медленная смерть в союзе с большой температурой хуже любых мук. Наверное, именно поэтому перестал контролировать гипоталамус, позволяя телу сгореть в мучимом его огне раньше, чем бред галлюцинаций выпьет душу до дна, уничтожив все светлые воспоминания жизни.
Сема не жалел о пережитом: драки, погони, боль, износ, преодоление, тоска, несуществующие родители, дикая пустота одиночества до какого-то времени… И пусть седая старушка у койки и висящие под потолком шприцы будут свидетелями: если бы дали возможность прожить жизнь заново, не менял бы ничего…
«Что было, то было. Один раз прошлое поменяли — хватит. Разве что со Скорпионом пожелал бы встретиться раньше, пусть даже в тайге, и найти Марию до рок-концерта, чтобы влюбиться так, что никакая демонша не в силах очернить ту любовь».
Тяжело, больно.
«Еще можно было выпустить Леопарда в момент встречи на диване с суккубом у камина, а не через три дня… И вообще с самолета падать не стоило. Почему бы не ввязаться в драку с Мертво и Нежитью еще там, у волхвов? И старики бы не дали очернить кровью святое место покоения Славы, и Родослав сынка бы в обиду до конца не дал… Если он на самом деле его отец. Кто поймет этих полубогов? За сорок тысяч лет можно столько понять, что представления о родстве отойдут на последние роли. Или наоборот. Но какое может быть „наоборот“, если сама смерть сидит у кровати и шприцы так устали висеть? Скорпион не приходит… Мертв?.. Тогда не медли, старушка, где твоя коса? Или ты молодая красивая девушка с холодными глазами и белыми губами в линию?»
Старушка подняла голову к двери, прислушиваясь, и дверь почти в тот же миг медленно, почти со скрипом отворилась. На пороге застыл вихрастый юноша, тяжелым взглядом пригвоздив старушку к стулу.
«Скорпион?» — подумал Сема, расплывчатым зрением собирая картину в одно целое.
Мешали черные мухи, плодящиеся перед глазами с завидной скоростью. Куда там кроликам.
— Не преувеличивай своих возможностей, баньши. Тебе семьсот лет, мне в семнадцать раз больше.
«Хотя какой, к черту, здесь может быть Скорпион? О бредни мои, бредни! Мозг, сколько еще ты покажешь мне картинок, прежде чем вернется настоящий мир? Тот, физический, который казался таким понятным в детстве».
— Ты переступил владения! — просипела придавленная к стулу старушка.
«Опять же, если подумать, в моих глюках должен быть Скорпион. Хоть какой-нибудь. Пусть будет хотя бы такой», — снова подумал Сема и улыбнулся висящим шприцам.
Широко улыбнулся. Улыбкой камикадзе.
— Удельные земли князьков теперь принадлежат всецело мне! Разграничение Велеса отменяется.
Толстый стеклопакет вынесло на улицу вместе со старушкой. Крик баньши, не столько истерзанной стеклом и ударом, сколько откачанной силой, слился со свистом сотен шприцев. Они моментально догнали пособницу и пропороли старую, дряблую кожу. Она больше не могла вселяться в предметы или менять структуру тела. Меченый забрал весть потенциал, все возможности. Асфальт принял древнюю бестию, как любой материальный предмет весом больше пера. Принял такой же, какой она умерла шесть веков назад.
Гость подошел к окну и сел на подоконник. Обычный голос, чем-то похожий на голос брата, донесся до Семы:
— Вот же старая валлийская дура. Нет чтобы спокойно гулять на свадьбе внуков… Так она ж и там проклинать начала. Но и на самый тяжелый сглаз найдется проклятие потяжелее… С тех пор могла только о смерти бурчать, сама не ведая смерти… Тьфу, черт, с братом поговоришь, сам говорить, как он, начинаешь… Так о чем это я? Ах, да. Баньши. Воет о смерти и предметами гремит, как жалкий полтергейст.
