А дело происходило не в джунглях — на пепельной пустоши. Нас туда вывели, потому что глайдеры не проходили между деревьями. Жара стояла страшная. Среди военных, защищенных ментошлемами, был один гражданский чин — дипломат-наблюдатель с Когнаты. Отец Лалы. Он снял ментошлем на три секунды — вытереть пот со лба. Не знал, что там есть функция осушения. Трех секунд Хорту хватило. Заметь, он мог передать что угодно. Мог полностью подчинить себе сознание дипломата. Тем не менее, он использовал это мгновение по-другому. Отец Лалы, ни на йоту не сомневаясь, взял меня с собой. Горло грыз Правительству Когнаты, доказывая, какое это святое дело меня приютить. Думаю, что Хорт успел придать его речам убедительность. Так что я действительно вырос в этом доме, хотя сказать, что я «здесь живу», как выражается Лала, большая натяжка. Вот и все.
— А твой друг?
— Друг? — недоумевает Кир.
— Он стал императором Хортуланы? Ты как-то странно выразился…
— Хорт не был моим другом. А императором он стал. Только стать императором в то время значило совсем не то, что ты себе представляешь.
— Ну, знаешь, я все-таки с Аккалабата. Мы называем нашу повелительницу королевой, но государство — империей. Так что о том, что значит быть императором, я знаю отнюдь не меньше, чем ты, — протестует Кори.
— Ошибаешься. Согласно законам Хортуланы и традициям хортуланцев, которые значат для них гораздо больше законов, в критический момент жизни нации император должен пожертвовать собой для спасения своего народа.
— Ты не путаешь, а? Должно быть все по-другому: у нас, если возникает угроза для королевы или империи, все лягут костьми, чтобы обеспечить их безопасность. Королева правит, она нам ничего не должна. Смысл жизни дара — в преданности Королеве.
— Вот заладил, — Кир досадливо хлопает себя по бедрам щупальцами. — Не буду с тобой спорить: пусть все должно быть по-другому, а у них так — существование цивилизации напрямую завязано на способность императора давать блутен. Мало блутена — нищета, голод, беспорядки, погромы, массовая потеря контроля над ментальным зондированием, повальная депрессия или взрыв маниакально-садистского поведения. А Хорт остался один. Единственный на планете производитель этого чертова вещества. И он обязан был обеспечить. Для этого с давних времен у хортуланцев существовала машина… аппарат, создающий условия для генерации блутена, механизм, частью которого император должен стать, чтобы блутен тек из него непрерывно.
— Как он хоть выглядит, этот блутен?
— Светло-голубая жидкость с белыми светящимися кристалликами внутри. Очень красивая. И слишком необходимая всем, чтобы у Хорта был хоть какой-нибудь выбор.
— И он, — Кори сглатывает слюну. — позволил себя запрячь?
— Ты нашел хорошее слово. Именно «запрячь». Подключить к себе стимуляторы, трубку, по которой стекает блутен. В общем, это грандиозное сооружение — примитивное и эффективное в своей садистской простоте.
— Ты его видел, — Кори не спрашивает, а утверждает.
— Да. Я ничем не могу помочь. Он уже не соображает ничего. Просто биологический придаток к машине. Лабораторный сосуд для производства блутена. А считается, что он управляет планетой.
— Отвратительно.
— Это нам с тобою противно. А там все совсем не так. Люди благословляют его имя, молятся на него. Считается, что Хорт Шестнадцатый — спаситель отечества, лучший правитель за новую историю Хортуланы. На самом деле министры просто привыкли к власти и никогда в жизни не снимут его с аппарата.
— А не лучше было бы, чтобы он женился, родил детей и они тоже производили бы этот блутен? Наследник трона ведь все равно нужен.
— Кори, там все еще более гадко. Кроме блутена, на этой машине можно добывать и другие… — Кир делает многозначительную паузу, надеясь, что Кори догадается, но перед ним — молодой дар Аккалабата.
— Эх, все тебе надо открытым текстом, — вздыхает Кир. — Другие жидкости, в частности семенную, нужную для размножения. Пробирки им не все перебили аппанцы. Они выводят потомство Хорта в лаборатории, доводят до блутеновой зрелости — возраста, когда начинает выделяться блутен, и ставят в такие же машины. Чтобы их понаделать, большого ума не нужно. У министров сундуки ломятся от конфедератского золота, народ благоденствует и обожает своего императора. Всем хорошо, все довольны. И только тот, благодаря кому я сижу сейчас перед тобой, а не лежу, утыканный проводами и трубочками, растопырив тентакли, в очередной испытательной камере, теряет рассудок и человеческий облик, думая, что продолжает спасать свою расу. И я ничегошеньки не могу сделать.
— На крылья похоже, — ляпает Кори, глядя, как Кир на протяжении этого монолога выпускает щупальца из рукавов и обматывает ими голову.
— Что?
— Твои тентакли. Похожи на наши крылья. Мы в них так же заворачиваемся, когда плохо.
— Аааа. Странно, что ты так говоришь. Крылья пушистые, мягкие, всем нравятся. А у меня… некоторые называют их «тошнотворными отростками». Хотя они в принципе удобные, знаешь…
— Кир, я надеюсь, ты рассказал ему только хортуланскую историю, — Лала неслышно подходит по мягкому ковру.
— Еще два слова, Лала, — глухо слышится из-за щупалец. — С тех пор как я понял, что не могу спасти Хорта, у меня была еще одна попытка помочь моим очень близким людям. Хотел видеть их счастливыми. Не получилось. Тогда я ушел в археологию: решил, что, если я не могу влиять на будущее, мне остается только жить прошлым. Раскапывать его, фиксировать его достижения. Именно поэтому я на стороне твоей матери, Кори, кем бы она ни стала. Я смотрю только назад. Она, несмотря ни на что, нашла в себе силы смотреть вперед. Это заслуживает уважения. По крайней мере…
— Я по крайней мере встречусь с ним и выслушаю его, обещаю, — твердо говорит Кори. — А теперь разверните щупальца, невозможно же так разговаривать. И у нас, у некоторых, когда долго дышат в перья, бывает кашель потом и чих неостановимый. От мелких частиц, они попадают в нос.
Щупальца расползаются по рукавам, Кир смеется:
— Ты будешь отличным лорд-канцлером, малыш.
— Он не малыш, — возмущается Лала. И тут же вид у нее становится торжественный и церемонный.
— Кори Дар-Эсиль — без пяти минут верховный вельможа Аккалабатской империи, — она словно пробует эти слова на вкус, и они ей нравятся.
— Вам это важно? — ошеломленно спрашивает Кори. Он никогда не думал, что для Лалы значимы его титулы. Когната — одна из самых демократических республик Вселенной. А Лала… для нее всегда были все равны: сын лорд-канцлера Аккалабата, парень, выросший в верийской казарме, племянник члена Звездного совета Такуды или простой земной мальчишка из Лиллехаммера.
— Для нее это главное, — за Лалу отвечает Кир, и впервые за время разговора видно, как жестко он стиснул челюсти и как смешливые морщинки в углах его глаз уступают место напряженным, нехорошим складкам. — Но ужином нас все же покормят. Несмотря на мое сомнительное происхождение.
