Исмаил слышал стоны и плач уцелевших, нашел несколько детей и старух, оплакивавших убитых деревенских старейшин. Все молодые и здоровые мужчины и женщины дзенсуннитской общины были увезены в рабство.
— Работорговцы, — сказал, как сплюнул, Исмаил. — Они точно знали, где искать эту деревню.
— Они пришли вооруженные до зубов, — сказала одна женщина, склонившаяся над истерзанным трупом своего мужа. — Мы узнали их. Мы узнали некоторых торговцев. Они…
Исмаил отвернулся, чувствуя, как к его горлу подступает желчь. Эльхайим, пошатываясь от ужаса и увиденных следов кровопролития, пошел по комнатам и нашел еще несколько мальчиков, переживших налет. Когда Исмаил увидел их, то вспомнил, что и сам он был маленьким мальчиком, когда работорговцы прилетели на Хармонтеп…
Он прерывисто дышал и не находил проклятий, которыми мог бы выразить обуревавший его гнев. Вернулся Эльхайим — он часто моргал, на лице его застыло какое-то странное выражение. В руке он держал кусок пестрой ткани со странным и сложным узором, выполненным красной краской.
— Работорговцы увезли с собой своих мертвых и раненых, но оставили вот этот материал, явно занбарского производства. Вид типичный для этой планеты.
Исмаил сощурил глаза, защищаясь от едкого дыма.
— Ты можешь сказать это, просто посмотрев на пеструю тряпку?
— Если знать, куда и на что смотреть. — Эльхайим наморщил лоб. — Некоторые продавцы в Арракис-Сити предлагают такие тряпки. Они в общем-то похожи, но этот образчик точно с Занбара.
Он взмахнул тряпкой.
— Очень отчетливые признаки. Никто не сможет подделать эту краску — занбарский красный. Я посмотрел тормозной путь самолета, на котором они прилетели. Похоже, что это следы полозьев одного из новейших занбарских скоростных самолетов. Старатели покупают их очень охотно.
Исмаил не вполне понимал, зачем наиб демонстрирует ему свою осведомленность.
— И что толку от того, что ты это знаешь? Мы что, пойдем войной на планету Занбар?
Эльхайим отрицательно покачал головой.
— Нет, не пойдем. Но это означает, что я точно знаю, кто это сделал, и знаю, где этот кто-то обычно устраивает свой лагерь.
Бог науки может быть весьма недобрым владыкой.
Тлалок. Эпоха титанов
Агамемнон чувствовал, что обращение этого нового кандидата в кимеки продвигается вполне успешно. Вместе с Юноной и Данте он разработал сложную схему взлома сознания и устоявшихся убеждений Квентина Батлера, а затем построения этой системы заново, в русле, нужном титанам.
Это был тяжелый вызов и трудная задача, но генерал находил это дело стоящим и интригующим.
В последнее время Агамемнон стал с неудовольствием замечать, что становится непростительно вялым и инертным в своих притязаниях и амбициях — совсем как те выжившие из ума дураки в Старой Империи, которых свергли с престола он и его друг, провидец Тлалок. Хотя неокимеки вычистили под гребенку планеты Синхронизированного Мира, слава титанов превратилась в какое-то домашнее увеселение, больше пригодное для тихого деревенского досуга и приятного времяпрепровождения. Былая слава померкла, превратившись в тусклую игрушечную иллюзию. Вновь обращенные неокимеки были отобраны из подходящих пленников, обнаруженных на покинутых заброшенных планетах. Почти все они были добровольцами, зачарованными перспективой получения механического тела и долголетия, практически граничащего с бессмертием.
Но Квентин Батлер был, что называется, совсем другая история. От шпионов в Лиге Благородных Агамемнон слышал о подвигах знаменитого примере Профессиональный военный высокого ранга был просто находкой для вынашивавших далеко идущие планы титанов. Оставался «пустяк» — склонить его к сотрудничеству. Генерал понимал, что если удастся быстро сломить Квентина, то на хороший результат рассчитывать не придется. Надо набраться терпения, так как это потребует некоторого времени.
С помощью тщательно дозированных воздействий на сенсорные входы, а также благодаря прямой стимуляции болевых центров и участков зрительной коры, Квентин почти полностью утратил чувство времени и равновесия. Агамемнон мучился сомнениями, пока Данте скармливал пленнику ложные данные, а Юнона льстила ему, играя роль соблазнительницы и утешительницы каждый раз, когда Квентин чувствовал себя одиноким и растерянным.
Он полностью зависел от капризов и прихотей титанов, так как его беспомощный мозг был отделен от тела и помещен в емкость со специальной жидкостью. Превращенные в неокимеков посредники, занимавшиеся изготовлением электрожидкости, добавляли в раствор с его мозгом определенные вещества, которые нарушали ориентацию и ускоряли мыслительные процессы. Ему казалось, что каждая ночь длится годы и годы. Он уже едва помнил, кем был когда-то, и постепенно терял способность отличать реальность от потока той лживой информации, которая внедрялась в его сознание. Это было чистейшее промывание мозгов в буквальном смысле этого выражения.
— Но почему вам понадобился именно я? — закричал он Агамемнону в последний раз, когда включили его голосовой синтезатор. — Если ваша новая империя такая славная и в вашем распоряжении десятки тысяч добровольцев, готовых стать неокимеками, то зачем вы теряете время с таким упрямым субъектом, как я? Я никогда не стану преданным вашему делу человеком.
— Ты — Батлер, а это для нас очень ценный и желанный приз, — ответил Агамемнон. — Другие наши добровольцы воспитывались в рабстве, под властью мыслящих машин или политиков Лиги. Ты, напротив, известный военачальник, опытный тактик и стратег. Ты можешь оказаться очень полезным.
— Вы ничего от меня не добьетесь.
— Время покажет. А времени у нас в избытке.
Мозги обоих были перенесены в потрепанные, видавшие виды ходильные формы. Агамемнон взял своего пленника в познавательную экспедицию по замороженным равнинам Хессры, откуда они поднялись на высокое горное плато, с которого открывался замечательный вид на почти полностью погруженные в ледник башни когиторов.
— Нет никакого смысла в том, чтобы мы — кимеки и люди — были смертельными врагами, — продолжал Агамемнон. — Омниус заперт на Коррине, и теперь у нас гораздо больше доступной для освоения территории, ее стало даже больше, чем нам нужно, не говоря уже о добровольцах, которые стремятся пополнить наши ряды.
— Я не стремился в добровольцы, — проворчал Квентин.
— Ты во многом являешься исключением из правила. Агамемнон воспользовался огромным двуногим корпусом, в котором он мог идти, как ходил некогда в своем, давно забытом, человеческом облике. Ходьба требовала умения и сохранения равновесия, и Агамемнон чувствовал себя гигантским механическим гладиатором. Квентин, который не обладал и малой долей необходимых навыков, с ревом катился на повозке с широкими колесами, управление которой почти не требовало согласованности движений. Вокруг них носились снежинки, тускло поблескивая в вечных сумерках Хессры, но кимеки имели возможность настроить оптические сенсоры на малую интенсивность освещения.
