— Но, Бен Ата, ты же знаешь, я не могу выйти отсюда без щита. Я обречена оставаться в павильоне и парке. Иначе в атмосфере твоей зоны я серьезно заболею.
— Ладно, ладно, совсем забыл. Нет, не то чтобы забыл… но… ладно, ради… Бога, давай рассказывай дальше…
На языке у него замерли ругательства и всевозможные слова-паразиты. Бен Ата словно бы услышал себя со стороны — было похоже, будто говорит иностранец.
— И вот через какое-то время Йори вернулся и привел с собой этого белого коня. Знаешь его?
— Нет.
— Они поднялись по холму как раз перед тем, как ты вышел из дверей. Теперь смотри, Бен Ата, как им плохо.
Он на самом деле видел, что обе лошади тихонько стояли бок о бок, повесив головы — живое воплощение подавленности.
— Пойду к ним.
Эл-Ит соскочила с помоста и босиком прошла через фонтаны. Теперь Бен Ата ясно видел ее на фоне утреннего неба. Землю окутывала серая пелена. Рваные облака неслись совсем низко. Он пошел за ней неохотно, а обе лошади, увидев, что она тут, вышли вместе из-под деревьев и встали перед женщиной, понурив головы.
Бен Ата смотрел, как Эл-Ит гладит черного коня, потом белого; вот она наклонилась поговорить с одним, затем с другим. Он видел, как Эл-Ит, встав между ними, положила ладони на их влажные шкуры и обхватила обеих за шеи. Потом отошла, один раз хлопнула в ладоши, после чего лошади повернулись и легким галопом поскакали вниз с холма, причем обе одновременно большим прыжком перескочили через каменные стены загона.
Теперь Эл-Ит повернулась лицом к нему, и Бен Ата видел ее отчетливо. Ее личико было очень бледным и взволнованным. Распущенные волосы струились вдоль спины, влажные от мелкого тумана. Синяк возле губ никуда не делся. При виде этого синяка Бен Ата охватило дикое желание смять ее, прижав к себе — но не от любви или похоти, он был далек от этого. Это был всепоглощающий приступ жестокости. Но в своей ладони он ощущал ее изящную ладошку и от этого чувствовал себя полным дураком. Может быть, когда-то в раннем детстве он уже испытал это ощущение — кто-нибудь по-дружески вложил в его руку свою доверчивую ладошку, и с тех пор такого в его жизни не повторилось ни разу.
Бен Ата просто не мог себе поверить! Он с таким трудом удерживался от проявления не просто нерасположения, а открытой враждебности, и тут она вдруг вкладывает свою руку в его, как будто ничего не может быть естественнее. Его же рука будто окостенела и ни на что не реагировала.
Потом Эл-Ит поспешно, впереди него, пошла мимо цветов, мимо бьющих в небо струй фонтанов, к круглой платформе и там уселась, подобрав голые ноги под юбку.
В голове у Бен Ата все смешалось — удивление и протест. Эта великая королева, эта завоевательница — потому что он не мог воспринимать ее пребывание тут иначе, чем завоевание — была одета беднее и держалась проще, чем местные девчонки, пасшие оленей.
Эл-Ит смотрела прямо на него, настойчиво, обеспокоенно:
— Бен Ата, происходит что-то очень неблагополучное. С животными.
Он снова тяжело вздохнул:
— Ну, тебе, конечно, виднее.
— Да, да, это так. Скажи мне, твои пастухи или фермеры не докладывали тебе о том, что среди животных участились заболевания?
Теперь он смотрел прямо на нее, серьезно, в раздумье.
— Да, мне докладывали. Но постой-ка — никто не мог сказать точно, в чем дело.
— А как у них с рождаемостью?
— Рождаемость резко снизилась. Да, об этом мне говорили. — Даже подтвердив ее слова, Бен Ата не мог удержаться и не съязвить: — И что же рассказали тебе эти две клячи?
— Они не знают, в чем дело. Но все лошади чем-то сильно огорчены, все поголовно. Они потеряли желание спариваться… — Тут неизбежна была бы банальная шутка, и Эл-Ит поспешила сказать, как бы предупреждая эту шутку — и, как он почувствовал, его бурные возражения: — Нет, Бен Ата, ты послушай, в опасности все животные. И все птицы. И, насколько нам известно, такая же картина наблюдается и в растительном мире тоже.
— Вы что, и с растениями общаетесь?
— Конечно.
Несмотря на слабую попытку пошутить, он ловил взгляд Эл-Ит, глядя на нее серьезно и озабоченно. Он ей поверил. Бен Ата был встревожен и готов делать все, что сможет. Такой серьезный подход сблизил их, он уселся на платформу, ближе к Эл-Ит, чем раньше, но сделал это вовсе не потому, что ему требовалось прикоснуться к ней для утешения или ободрения.
— А что люди? Много ли детей у вас сейчас рожают?
— Нет, очень мало. И чем дальше, тем меньше.
— Да, у нас тоже.
— Пограничные районы нашей зоны совсем опустели.
— И у нас дела обстоят точно так же.
Какое-то время они помолчали. С восточного края неба сквозь влажный воздух пробивались лучи восходящего солнца. Облака стали бледно-золотыми, влажными, и все вокруг окутала желтоватая дымка. В ветвях лавров сверкали радуги, и потоки опалового света пронизывали слоистый туман, поднимавшийся с болот. Фонтаны по-прежнему выбрасывали струи воды, и во влажном воздухе их шум казался приглушенным.
— По-моему, тут довольно красиво, — сказала Эл-Ит негромко и довольно уныло.
И тут он от души расхохотался, уже без тени враждебности.
— О, да брось ты, не все так плохо! Увидишь сама, когда солнце взойдет и все вокруг высохнет. Знаешь, у нас тут бывают очень хорошие дни.
— Надеюсь! Пощупай мое платье, Бен Ата!
И при этих словах исчезла появившаяся было хрупкая близость. Разумеется, Эл-Ит предложила пощупать ее платье не из кокетства, а по другой причине, и как раз это его и оскорбило. Бен Ата потрогал складку темно-синей ткани большим и указательным пальцами и признал, что платье влажное.
— Бен Ата, мы в чем-то оказались неправы, обе наши зоны. Это очень плохо. Что теперь будем делать?
Он выпустил из пальцев ее платье и нахмурился:
— Почему бы Надзирающим просто не объяснить нам, в чем дело, объяснили бы — и точка. И тогда мы бы все исправили. — Он заметил, что Эл-Ит криво усмехнулась. — Ну, и что я сказал не так?
— Видно, предполагается, что мы сами найдем объяснение.
— Но почему? Чего ради? В чем смысл? Время только зря терять!
— В жизни не бывает так просто — наверное, я правильно догадалась, — сказала она почти шепотом.
— Ты откуда знаешь? — Но, задавая следующий вопрос, он сам понял, что ответ уже дан. — Как давно у вас установили теперешний строй?
— Никто и не припомнит, когда. Но сохранились предания. И песни.
— Уж я-то точно ничего не вспомню. Когда я стал королем, мне ничего подобного не рассказывали. Я только одно знаю: когда присылают предписания, полагается повиноваться. Вот и все.
