Эл-Ит отчетливо помнила, что, когда раньше разрешалась от бремени, всегда уходила с сестрой в свои комнаты, оставив отцов всех вместе — им полагалось поддерживать роженицу своим присутствием и мысленно, — а затем просто приседала на корточки над разложенными мягкими тряпками, и почти сразу выпрыгивал ребенок — на руки Мурти или ей самой в руки. Обе женщины обнимали новорожденного, радовались ему, заворачивали в простыню, а когда появлялся послед, перерезали пуповину. Мурти помогала сестре вымыться и привести себя в порядок, а потом обе они садились рядышком у окна с младенцем, чтобы представить его небу, горам, солнцу, звездам. Вокруг царила атмосфера веселья и доброжелательности, а ребенок смотрел на них своими глазками, и они его ободряли, держали в руках и гладили. Счастье! Вот как вспоминала Эл-Ит эти события. Благословенное спокойное счастье, и она не могла припомнить ничего другого. А потом, когда оба — мать и ребенок — отдохнули и когда малыш привык к их прикосновениям и их лицам, все трое выходили туда, где ждали их отцы, и это тоже было счастьем. Приходили и другие женщины тоже. Те, кто будет помогать возиться с ребенком. Женщины и мужчины, а потом и остальные дети Эл-Ит собирались все вместе, радовались появлению этого нового создания… вот как это было организовано в ее родной стране.
А тут ничего подобного и близко нет.
У Эл-Ит вызвали раздражение вся эта суета и заботы о ней.
И ни одного мужчины не оказалось поблизости, они, вероятно, и не могли тут оказаться в принципе. Разве правильно для здоровья ребенка родиться при такой скученности женщин? Где же Бен Ата? И тут из лагеря принесли депешу, что он путешествует по стране, находится далеко отсюда, его не будет еще какое-то время — так передали по барабанному телеграфу. Не их личный барабан, который издавал легкую дробь среди фонтанов. Нет, армейские барабаны… и ни одна женщина не увидела в этом ничего плохого, наоборот, кое-кто, в том числе Дабиб, сказали, что это как раз правильно: мужчинам тут не место, да и времени на них тоже нет.
Эл-Ит больше не старалась понять методы этого варварского государства, — потому что ей все это казалось варварским и грубым, она настаивала, что именно матери надо держать на руках ребенка, — до сих пор эти женщины были искренне убеждены, что им принадлежит право тискать новорожденного и восхищаться. Младенец рассердился и заорал. Эл-Ит не могла припомнить, чтобы кто-то из ее детей когда-либо кричал вскоре после родов. Зачем им кричать? Но эти женщины, казалось, пришли в восторг от того, что Аруси испытывает неприятные ощущения, они считали это доказательством его силы.
Эл-Ит выбралась из кровати — накануне родов для нее специально притащили кровать, — потому что она отказалась рожать на своем брачном ложе, — и взяла на руки младенца, села с ним в кресло, с большой досадой попросив оставить ее одну. Но даже ее дурное настроение роженицы показалось им чем-то вполне уместным и заслуживающим одобрения. Они обменялись взглядами и кивками, совершенно ошарашив Эл-Ит, которая была уже готова извиниться за свое поведение. Женщины расцвели улыбками и вышли, бросая тоскующие взгляды на нее, сидевшую с младенцем на руках. Ребенок же перестал плакать, но умными глазками оглядывал комнату. Это был прекрасный крепкий мальчонка без всяких изъянов. Дабиб не ушла, но, сообразив, что королева нуждается в покое, занялась совершенно необязательными, с точки зрения Эл-Ит, делами — пеленанием и обмыванием новорожденного.
Эл-Ит нужен был, в сущности, только Бен Ата. Она изнывала от желания его увидеть. Ребенку пришло время познакомиться со своим отцом. Пора ему посидеть на руках отца. Проникнуться мыслями об отце. Поэтому, вероятно, малыш постоянно оглядывался по сторонам — искал, где же папа. Прежде Эл-Ит никогда не испытывала такого томления — отец ее ребенка всегда находился поблизости.
На Эл-Ит нахлынули самые разные эмоции, которые ей очень не понравились и которые она считала неуместными. Когда Дабиб радостно уговаривала королеву хорошенько выплакаться, чтобы снять напряжение, Эл-Ит пылала негодованием и с трудом держала себя в руках. Когда Дабиб уговаривала ее приложить бедняжку-новорожденного к груди, Эл-Ит отрицательно качала головой — потому что покормить ребенка в ее теперешнем настроении значило бы внести в его душу раздражительность и всякие негативные эмоции.
Но Эл-Ит не хотела сердить или разочаровывать Дабиб, которая проявляла доброту и терпение; конечно, ее не сравнить с родной сестрой, Мурти, но в этом отсталом месте лучшего варианта все равно не найти.
Позже Дабиб взяла на руки ребенка, пока Эл-Ит купалась и переодевалась и убирала волосы по моде этой страны, туго заплетая их в косы. Потом королева заявила, что теперь хотела бы побыть одна до утра. Дабиб вовсе не намерена была уходить и оставлять хозяйку одну, — видимо, сочтя ее желание капризом: бедняжка испытала такой стресс, — но сделала вид, что соглашается, и ушла из павильона на веранду, откуда открывался вид на лагеря, уселась там спиной к колонне. Ночь выдалась теплой, несмотря на ночную влагу. И Дабиб знала, что ей будет слышно, если Эл-Ит позовет, но вообще-то она собиралась частенько прокрадываться незаметно назад, чтобы убедиться, что все в порядке.
Так она вскоре и сделала. И обнаружила, что Эл-Ит ходит по своим комнатам, поет ребенку песни и разговаривает с ним, — да так странно, что Дабиб стало не по себе. А потом она увидела, что королева согнулась, держа ребенка на коленях, возле окна, из которого открывается вид на высокие горы. Она показывала горы новорожденному! И Дабиб, позабыв о своих обязанностях, сбежала вниз с холма и рассказала об этом другим женщинам.
Когда все необходимое было сделано, когда на снежных пиках уже заиграл золотой и розовый свет зари, Эл-Ит сняла с сына пеленки, собираясь аккуратно обтереть его начисто, как всегда делала раньше, но неожиданно для себя вдруг принялась вылизывать и обнюхивать младенца, как кобыла жеребенка или собака — новорожденных щенков. Бедняжку это сильно поразило и встревожило, но в то же время Эл-Ит почувствовала, что она как бы подпала под влияние любовных чар с этим новым ребенком, и вылизывание его начисто, как это делают животные, показалось ей самым естественным делом на свете. И малыш, похоже, казалось, тоже так считал, потому что радостно реагировал на близко придвинутое к нему материнское лицо, на прикосновение ее волос, когда она вылизывала все его тело, причем вылизывала довольно энергично, как делают животные, чтобы ускорить ток крови и жизненной силы в детеныше.
И когда все это было сделано, Эл-Ит снова укрыла ребенка пеленками и прижала к себе, и ее сотрясали бурные чувства любви и обладания, — никогда раньше ее не обуревали такие эмоции, и ей стало не по себе. Она вовсе не должна чувствовать такого. Она ослабла от любви и желания обладать этим ребенком, ну просто — как проворковала днем одна из женщин — «так бы и съела его всего».
Ну, это ведь Зона Четыре, у них так принято, и, видимо, тут уж ничего не поделаешь.
Но где же Бен Ата? Где он? Где? Как он мог оставить ее, предать в такой момент? Как он посмел оставить жену и лишить своего ребенка самого необходимого? Да что он за чудовище, — ушел в такой момент, когда она и сын больше всего в нем нуждались?
