Я резко встала и высвободилась из жадных любопытных рук. Я отталкивала распоясавшихся гостей с такой силой, что они падали на пол и лежали там, глупо посмеиваясь, пьяные и беспомощные.
— Может быть, ты снимешь браслеты и обруч, — попросила Элиле, — и позволишь нам полюбоваться на них. Мне бы очень хотелось взглянуть на них поближе.
Звуки ее колдовского голоса отдавались во мне как острая боль или сладкая песня.
— Нет, — отрезала я. — Этого не будет никогда.
Она взглянула на Назара, и я сразу прочла в этом взгляде приказ.
Его лицо покрылось испариной. Канопианец прерывисто вздохнул и выпалил:
— Ты должна снять их! — И добавил: — Это приказ!
Даже теперь я не могу описать свои чувства. Этот абсурдный приказ был приказом Канопуса. И его отдал человек, как две капли воды похожий на Клорати, того самого Клорати, от которого я ждала, что он откроет передо мной все двери и расскажет то, что я так хотела узнать… Услышав: «Это приказ», — я онемела. Я вспомнила, что Клорати предупреждал меня об опасности! Он знал о том, что должно было случиться. Подумав о Клорати, я решила, что, как бы я ни страдала — а я страдала буквально каждой клеточкой своего тела, — я должна выстоять.
— Я уже сказала, что ты не в себе, — холодно парировала я. — Канопианцы не отдают приказов канопианцам.
— Зато они отдают приказы сирианам, — заявила Элиле и зашлась глупым смехом.
— Возможно, — сказала я, — но об этом мне ничего не известно. Я знаю одно — на мне надеты не просто украшения. И тот, кто будет использовать их не по назначению, может пострадать.
И вновь я почувствовала, как Назар борется с собой. Мрачная, упорная борьба продолжалась, и даже неумолчное жужжание путтиорян не могло заглушить его прерывистого дыхания. Тем временем путтиоряне подошли ко мне достаточно близко, чтобы сорвать украшения, — если бы им хватило духу. Однако пока они не отваживались посягнуть на них, и это придавало мне смелости. Мой мозг работал быстро и четко как никогда. Я поняла, что, возможно, прикасаться ко мне им запретил Назар, хотя он сам малодушно расстался с собственными украшениями…
— Разве это не так, Назар? — спросила я, сосредоточив всю силу воли, чтобы заставить его обернуться и взглянуть на меня.
Он сидел прямо, его рука небрежно держала кубок — и я заметила, что она дрожит. Назар взглянул на Элиле, которая улыбнулась ему, но в ее улыбке был страх.
— Да, это так, — пробормотал он наконец.
Затем последовала долгая пауза; казалось, что все вокруг замерло, как в тот момент, когда я вошла.
Я стояла, молчаливая и опустошенная, направив всю свою силу воли на Назара. Три путтиорянина, серо-зеленые создания с пустыми глазами и вибрирующими губами, обернулись в сторону Назара, ожидая, когда он даст им знак… условный знак, о котором они договорились до моего прихода. Я прекрасно понимала, что происходит.
Эта минута показалась мне бесконечной… Я переводила взгляд с одного лица на другое… Я посмотрела на прекрасную Элиле, падшую дочь Адаланталэнда, затем на влюбленного юнца, который опять принялся слюнявить ее руку, потом на пьяных наглецов, растянувшихся на полу, на обнаженных слуг, наблюдавших за происходящим с бесстрастным выражением, как любые слуги в любые времена, — и увиденное подтвердило мою мысль. Их лица были абсолютно пусты — эти люди не имели цели, не получали от жизни удовлетворения, не ведали внутреннего покоя и теперь сжимали кулаки так, что ногти впивались в ладони, кусали губы, ерзали и вздыхали.
Я отлично понимала, что наблюдаю разновидность экзистенциалистской меланхолии — симптомы этой болезни я знала как свои пять пальцев. Им хотелось завладеть моими украшениями — такие же украшения в свое время надевал Назар, — и это было одним из проявлений все той же глубокой и острой тоски.
Эта мысль обезоружила меня. Я поняла, что ничуть не лучше, чем эти люди, и не вправе отказывать им в чем-либо. Если бы в эту минуту Назар сказал: «Это приказ Канопуса», — я бы отдала все, что у меня было.
Но Назар спас меня и себя.
Он с трудом поднялся на ноги — его движения были медленными и скованными; казалось, больше всего на свете ему хочется просто упасть на пол и припасть губами к горячей плоти Элиле, — медленно выпрямился и, тяжело дыша, двинулся ко мне.
— Канопусу пора уходить, — произнес он точно во сне. Я понимала, что, если сейчас Элиле откроет рот, он бросится к ее ногам, и все будет кончено.
— Да, это так. И Канопус уходит, — сказала я и осторожно взяла Назара под руку, боясь, что он может с отвращением отпрянуть — ведь это была не ее рука.
— Назар, — произнесла Элиле вкрадчиво. Звук ее голоса пронзил меня, словно стрела, и я почувствовала, как затрепетал Назар.
— Идем, — сказала я мягко. Он тихонько застонал, но покорился. Осторожно направляя своего спутника, я двинулась к пестрым шторам, за которыми виднелась веранда с изящными колоннами и пылающими жаровнями.
Я чувствовала, что следом за нами идут три путтиорянина.
Мы подошли к краю веранды. На длинной низкой скамье развалился один из гуляк. Его щека была вся перемазана собственной блевотиной — и его вид, похоже, отрезвил Назара.
— Будь осторожна, — пробормотал он, и мы одновременно обернулись, оказавшись лицом к лицу с тремя злодеями, которые тянулись к обручу на моей голове, рассчитывая на легкую добычу.
— Я убью вас, — заявила я с холодным презрением, бесстрашно повернулась к ним спиной и в сопровождении Назара спустилась по ступеням в снег, укутавший все вокруг.
Я слышала, как за нашей спиной по ступенькам, постоянно поскальзываясь, спускаются путтиоряне.
— Мне кажется, вы не поняли, — сказал Назар, обернувшись. — Эта дама — из верховного командования Канопуса. Вы знаете условия договора.
Их каменные лица, смутно маячившие в ночном сумраке, скрылись в белом тумане.
— Вызовите нам фаэтон, — велел им Назар.
И я вновь увидела тварей, которые, стряхивая с себя снег, тащили вагончик, но когда мы с Назаром забрались внутрь, я забыла и про них, и про путтиорян, поскольку мой спутник внезапно сполз на пол, закрыв глаза и прерывисто дыша. Его била дрожь. Потом он открыл глаза, и из них хлынули слезы. Обычно канопианцы не плачут — слезы стали пережитком прошлого. То, что Назар разрыдался, объясняло многое.
Я молчала, готовясь к тому, что ожидало нас впереди. Когда мы остановились рядом с третьим конусом, вершина которого терялась в снежной пелене, у подножия башни нас поджидали три путтиорянина с каменными лицами.
— Назар, — сказала я, — придется еще немного потрудиться, они здесь.
Он тряхнул головой, заставляя себя собраться. Мы выбрались из вагончика и зашагали к поджидавшей нас троице.
— Вы просто болваны, — презрительно произнес Назар.
