— Ты дал нам это, — ответил один из них, поглаживая свои золотые серьги, — ты дал нам это…
— Верните их, — велела я. — Это приказ Канопуса.
Но вместо того чтобы подчиниться, они бросились наутек. Путтиорянам не хотелось расставаться со своим сокровищем, которое, как им казалось — я поняла это только теперь, — давало им власть. Они верили, что эти кусочки металла — пуговицы и браслеты и прочие мелочи — наделены частью силы Канопуса и способны даровать им могущество.
Назар мрачно и гневно смотрел им вслед, и я начала понимать, что его вспыльчивость объясняется не влиянием извне — это попросту свойство характера. А возможно, это черта, присущая всем канопианцам.
И вновь он откликнулся на мою мысль.
— О нет, — сказал он. — Это не так. Ты не должна так думать, прекрасная сирианка, ради себя самой… — При этом Назар так пристально посмотрел на мои серьги, что на мгновение мне почудилось, будто меня вновь ощупывают жадные руки в доме Элиле.
Я резко развернулась и направилась к лестнице. Я поднималась первой, Назар шел следом за мной, и так, преодолевая виток за витком, мы добрались до вершины.
Я понимала, что битва еще не окончена и самая серьезная схватка впереди. Я была готова к ней, когда мы вошли в полукруглую комнату, за окнами которой в сером утреннем свете кружился снег. Как только мы вошли, Назар нетвердой походкой двинулся вперед и рухнул на груду подушек. Я прикрыла его одеялом и вышла в соседнюю комнату. Там я уселась у окна и стала наблюдать, как наступает день и за снежной пеленой проступает серо-золотой свет.
Я думала не о том, с чем мне предстоит бороться, а о богачах города Коши и об их роскошных покоях, залитых мягким светом.
Полагаю, никто из читателей не удивится, что я думала о проблемах, с которыми сталкивался Сириус, имея дело с привилегированной частью общества, — эти люди только и делали, что развлекались. Уверена, кто-то спросит, почему я не вспомнила про эти проблемы раньше — ведь я принадлежу к административной группе, которая стремится контролировать данную прослойку, поскольку полностью предотвратить ее появление невозможно. Я не раз говорила, что мы преувеличиваем значимость этого явления. Если появление класса-паразита неизбежно, следует относиться к нему как к побочному продукту при формировании более многочисленного, жизнеспособного и деятельного класса. Так на гребне мощной волны образуется шапка тающей пены. Существовало ли когда-либо общество, где не было изнеженного, деградирующего меньшинства? Вряд ли. Куда проще принять это как данность и ввести законодательные ограничения на то, что нельзя предотвратить, чтобы страх перед этим явлением не мешал заниматься преобразованием общества, как случалось нередко. Те, кто изучает данную проблему, прекрасно знают: в обществе всегда есть группировка, которая весьма красноречиво отстаивает мысль о том, что в социальных революциях нет смысла, поскольку любая революция, независимо от чистоты ее идеалов, непременно приводит к появлению горстки избранных. Эти настроения были особенно сильны после восстаний в колониях Сирианской империи на исходе Смутного Времени. Сторонники данного подхода полагали, что любые реформы и преобразования в обществе бесполезны. Само собой, такая точка зрения деморализовала людей и порождала пессимизм. Из-за этого она была временно объявлена вне закона. Сложилась парадоксальная ситуация: мы, администраторы, обещали строго наказывать тех, кто выступал против критики власть предержащих, утверждая, что склонность правящего класса к коррупции закономерна и неустранима. При этом мы всемерно поощряли критику и оппозицию, будучи до такой степени обеспокоены повсеместным цинизмом и скепсисом, что сами тайно создавали оппозиционные партии. Я была слишком известной личностью, чтобы заниматься подобной работой, но три моих отпрыска (не от Амбиена Первого) принимали в ней весьма активное участие, и я имела возможность познакомиться с их отчетами.
Теперь, имея за плечами богатый опыт, я убеждена, что предотвратить появление паразитирующего класса невозможно. В лучшем случае можно отсрочить его формирование. Разумеется, можно ограничить его права, однако устанавливая такие ограничения, вы неизбежно столкнетесь с проблемой другого рода — чрезмерно пылким осуждением этих слабых и никчемных людей. В конечном счете привилегированный класс, потакающий своим желанием, либо разрушает себя сам, либо дает повод уничтожить себя извне. Рост и расцвет данной социальной группы продолжаются очень недолго — едва сформировавшись, она начинает деградировать.
Глядя на снег за окном, я задумалась: интересно, а как решает подобные проблемы Канопианская империя? Быть может, она не ведает их вовсе? А если это так, то почему?
Я оставалась одна недолго. Эмоциональное состояние Назара вряд ли могло позволить ему расслабиться, а тем более уснуть. Я слышала, как он шумно и неловко бродит по комнате. Потом ненадолго стало тихо, а некоторое время спустя я услышала, как он входит в комнату с наружной лестницы. Видимо, он решил спуститься в продуктовый магазин. До меня доносилось его невнятное бормотание, затем Назар застонал и, как показалось мне, заплакал.
Я переоделась, сменив свое облачение на форму сирианской Колониальной Службы. При общении с Назаром мне хотелось ощущать под ногами твердую почву. Я подошла к двери и спросила, можно ли мне войти, — мне пришлось повторить свой вопрос дважды, прежде чем я услышала: «Конечно, входи!» Назар лежал на боку, вытянувшись во весь рост и подперев щеку локтем. Его волосы были взъерошены, а глаза красны. У него был такой мрачный вид, что казалось, его окружает плотная черная туча. Он выглядел так, что я невольно подумала: «О! Как же он безобразен!» Впрочем, о внешней привлекательности сказано довольно! Я невольно вспомнила людей-«насекомых», которые, по словам Клорати, были высокоразвитыми существами, но казались мне отвратительными.
Назар знал, о чем я думаю. Об этом говорила его мимолетная горькая улыбка. Он поднялся, принес чай и хлеб и сказал:
— Угощайся.
Я налила чаю себе и ему, но он даже не поблагодарил меня. Назар, не моргая, смотрел в одну точку, не замечая, что происходит вокруг. Я немного поколебалась, решая, опуститься ли рядом с ним на подушки или предпочесть судейское кресло, — несомненно, второй вариант означал конфронтацию. Дело кончилось тем, что я взяла чашку, отошла к окну и выглянула наружу. На северо-востоке снег прекратился. Вьюга отступала на юго-восток. Вершины конусов вновь вынырнули из облаков — белые и пухлые, они таяли на глазах. У подножия башен уже копошилась целая армия маленьких темных фигурок. Не покладая рук они расчищали улицы и разгребали сугробы, и в нижнем городе вскоре возобновилась будничная суета.
При этом мне не давала покоя мысль о состоянии Назара. Я хорошо помнила, как незадолго до этого нечто подобное случилось с нашим сотрудником на Планете 9. Его оставили там слишком надолго, и это надломило его психику. В итоге он стал орудием в руках антисирианской партии. Меня направили туда, чтобы уладить дело. Вина отступника не вызывала сомнений, и я привезла его на Сириус. К сожалению, его решили казнить, хотя я считала, что он мог бы вернуть себе доброе имя. Тот наш сотрудник тоже страдал от гнева, который, не находя себе выхода, подтачивал беднягу изнутри.
