— О, прекрасно, — кивнул Спаскок, — очень хорошо. Тогда давайте назначим Специальный Комитет и начнем работать.
После этого Инсент подошел к Грайсу и сказал, что «по объективным причинам этот суд стал галактической аномалией». Это весьма заинтересовало Грайса. Он сам признавался, что когда он слышит слова вроде «галактический», ему кажется, что «его голову наполняет прохладный воздух». Но в данном случае его мнение об Инсенте сработало против намерений того.
— Вы, люди «издалека», не можете понять наших местных условий.
— Но ведь я живу тут, верно?
— Это не имеет значения; тут надо родиться.
— Ну вы сами не ахти какая реклама того, что тут следует родиться. Посмотрите только, какие у вас тут проблемы.
— Да, но с помощью этого суда, помаленьку, потихоньку…
— Грайс, поверь мне, этот суд — просто нецелесообразен.
— Как можно так говорить, когда положение отчаянное! Да уж, в этом весь ты! Бессердечный, холодный!
— Неужели сам не понимаешь, что…
— Постой, скажи мне честно, выполняет ли Волиен то, что обещано в Конституции?
— Нет, конечно, нет. Но, если брать в масштабах Галактики, то можно утверждать, что счастлива та планета, на которой вообще не нужны никакие конституции…
— Ты еще можешь шутить!
— Я вовсе не шутил — разве плохая мысль?
— А тем временем справедливость… — От слова «справедливость», да еще после слова «галактический», Грайс окончательно размяк. Слезы побежали по его лицу, он повернулся лицом к Инсенту, демонстрируя их собеседнику.
— И, кстати говоря, неправильно считать, что местные проблемы может понять только тот, кто вырос в этой атмосфере. Наоборот. Вот, например, я. Да и ты тоже.
Теперь вы уже понимаете, что Инсент быстро выздоравливает.
Но он снова путешествует по Волиену и объясняет всем, кто готов слушать, про животный мозг и высший разум. «Видите ли, — убежденно втолковывает он, — когда вы оказываетесь в стаде или толпе, тогда вами управляют инстинкты, свойственные этому окружению. Когда вы на улице в толпе, вас тянет издавать ритмические многократные крики. Вам хочется жечь, ломать и разрушать, вы вынуждены убивать. Но когда вы сидите себе спокойно в одиночестве, как передо мной сейчас, тогда вами управляет высший мозг и ваше состояние соответствует высшим импульсам, вы меня поняли?»
И слушатели могут только согласиться с Инсентом искренне, от всей души, когда они «сидят себе спокойно»; но те же самые люди, когда они бегают, объединившись в стада, при виде Инсента, осуждающего их с тротуара или с фонарного столба, куда он взобрался, чтобы его лучше слышали, просто проклинают оратора или совершенно игнорируют. Есть свидетели его разговора с одним таким волиенцем.
— Ты не понимаешь, — и тот с пристыженным лицом смущенно оправдывался:
— Действительно, не понимаю, что на меня нашло!
— Видишь ли, ты не должен никогда, никогда позволять себе вливаться в толпу, иначе не сумеешь себе помочь!
— Но что же тут плохого? Мы же всегда в группе — в той или другой, правда? Ну, почти всегда.
В таких вот непростых диспутах Инсент проводит дни, а тем временем Кролгул слоняется поблизости и ждет момента, чтобы набросить на него свою сеть. Но Инсент, едва завидев Кролгула или услышав, что он поблизости, тотчас убегает.
Привожу запись беседы, которая произошла между Инсентом и мной.
— Инсент, рано или поздно тебе придется встретиться с Кролгулом.
— Не могу. Боюсь.
— Но ты теперь стал сильнее. Ты можешь ему противостоять.
— Я боюсь его ключевых слов.
Я тоже боюсь за Инсента, и, увидев это, он закричал:
— Почему вы меня поставили в такое положение, в зависимость от ключевых слов?
— Ты пошел на это добровольно, Инсент.
— Неужели? Наверное, я тогда спятил. Что же вы меня не остановили?
— Я, как твой наставник, поощрял тебя.
— Но для меня это слишком большая нагрузка.
— Другие наши агенты добровольно захотели прийти тебе на помощь, и я уже тут, и мы вместе работаем в «Империи» Волиен, и уже по этой причине ты стал сильнее. Вместо одного «канала», у тебя рядом несколько.
— Ну, — пробормотал он, — я предполагаю, что недолго эти ребята продержатся, тоже попадутся.
Джохор, я бы искренне хотел, чтобы вы видели нашего Инсента в минуты его мелодраматического позирования. Мы знаем скромного, задумчивого индивида, который, даже в одежде Волиена, сохранял — на Канопусе — эти свои качества. Но вообразите, как он решительно принимает позу полулежа, подперев голову длинной худой рукой, черная грива волос рассыпается по худым плечам, и он смотрит на меня огромными черными глазищами (он сам выбирал; боюсь, выбор продиктован тщеславием). На самом же деле парень смотрит в себя, как бы с удовлетворением созерцая свою душевную рану или потрясение. И как он потом возводит глаза кверху, отводит в сторону, и в его взгляде — гордость и бесконечная скорбь.
— До сих пор все эти ребята держатся вполне достойно. Ни один пока не сломался. И за это отчасти спасибо тебе, за устойчивость. Но тебе, Инсент, действительно надо понять: пора приходить в себя. Просто нерационально сейчас, когда в народе Волиена идет брожение, объяснять им механизм психологии толпы так, как это делаешь ты, — рассудочно, без тени эмоций.
— Но я не могу этого вынести, не могу! — вскричал он. — Видеть, как они позволяют себе просто… превращаться в животных… — И заплакал, закрыв лицо руками.
— Инсент. Приди в себя!
— Если я не вылечусь окончательно, тогда вы снова меня подвергнете Полному Погружению?
— Я об этом пока не думал.
— А если надумаете, куда вы меня погрузите?
Вы понимаете, что мне было неловко это слушать.
— Не уверен, что хоть кого-нибудь дважды подвергали Полному Погружению.
— Ой, не надо меня успокаивать, это вовсе не обязательно! Не каждый так слаб, как я! — И сказал он это с удовлетворением, и руки раскинул, как бы готовый выслушать обвинение и признать свою вину.
— Только сильная личность может вынести Полное Погружение.
— Ой, правда? А я вынес, верно ведь? Ну, скажите мне, какие другие подарки у вас для меня припасены за пазухой?
— Инсент, мне кажется, что ты ретроспективно получаешь удовольствие от своего Полного Погружения, хотя во время самого процесса я не заметил в тебе особой радости.
Мои слова его немного отрезвили, и парень важно произнес:
— Нет, нет, нет, Клорати. Ничуть. Я помню, что болезненные ощущения в этих широтах могут впоследствии вызывать приятные ассоциации, — вы меня предупреждали. Но у меня такого как раз не было. Вы не понимаете, я хочу, чтобы вы меня испугали — а вы не хотите?
