И волиендестанцы ощутили небывалое единение, и это произошло благодаря их собственной оценке себя, богатства своего генетического наследия.
А тем временем шло торжество, речь текла за речью: и когда мейкенцы устали, их отвели в недавно построенные бараки, специально спроектированные таким образом, чтобы разместить там солдат вместе с их животными, хотя чем кормить пипизавров — вот это действительно представлялось проблемой. И немедленно развернулась дискуссия, предложенная Ормарином, который — большой, солидный, грубовато-добродушный, здравомыслящий — казалось, присутствовал сразу всюду; о том, как удовлетворить потребности Мейкена, о проблеме которого хозяева были давно наслышаны. Волиендестанцы искренне хотели помочь своим братьям, из сочувствия, которое одна колонизированная планета не может не испытывать к другой такой же жертве колонизации. На дискуссии обсуждались те новые виды животных, птиц и насекомых, которые можно приспособить для кормления пипизавров.
Мейкенцы не знали, как все это воспринимать. Не имея опыта в ведении захватнических войн и не обладая достаточно живым умом, они ориентировались на быструю и неприятную войну на выживание, которую рассчитывали выиграть, а потом… а что потом? На Словине они высадились как союзники, а потом захватили его. Там им и воевать не пришлось. Втайне они жаждали повоевать, хотели посмотреть, как от их ужасного внешнего вида — теперь они знали, что именно так их и воспринимают — противник испуганно остолбенеет. Но что делать после завоевания новой планеты? Мейкенцы чувствовали такую же неловкость, как и «хозяева». Жизнь мейкенцев построена так: все время бодрствования они проводят на своих животных. Те просыпаются раньше своих друзей, обнимают их, вылизывают и расцеловывают; потом мейкенцы взбираются на спины своих животных и поднимаются в воздух, пока пипизавр не отловит и не съест на лету достаточно птиц и насекомых, чтобы насытиться, или же пипизавры бегают повсюду по земле, прыгают на своих огромных ногах с когтями, пока крепкие клювы не проткнут достаточно насекомых (на Мейкене насекомые по размеру часто не меньше человеческих детей), чтобы себя пропитать. А остальной день они проводят в основном в воздухе: у них приняты всевозможные игры, турниры и спортивные состязания. А на земле тоже — сплошные гонки и спортивные игры. Дважды в день короткий перекус, иногда пьют выделения прямо из желез пипизавров, иногда едят, не спускаясь со спины животных.
На этой планете, Волиендесте, мейкенцы рискнули попытаться жить так, как на Мейкене. Но не тут-то было. Во-первых, атмосфера оказалась иной, и мейкенцев охватила сонливость. А потом, хотя мейкенцы и наслаждались мыслью, что обитатели других планет считают их устрашающими, себе-то они не казались таковыми; и какое уж тут веселье, когда все волиендестанцы таращат на вас глаза, разинув рты — не от страха, это правда, но скорее от того, что как будто считают гостей если не отвратительными, то малоприятными. И потом, хорошенько разглядев хозяев, мейкенцы сначала не поверили своим глазам, а потом никак не могли привыкнуть к толпам людей, которые так отличались друг от друга. Нет ли в этом чего-то сомнительного… пожалуй, даже неприятного и неэтичного? Какая тут может быть общность взглядов, какое истинное единство душ, в таком народе, где каждый человек, когда смотрит на другого, видит нечто совершенно отличное от самого себя, так что бедняге остается один выход — носить с собой зеркальце и постоянно смотреться в него, чтобы убедиться, что его собственная внешность достоверна, хороша, правильна, не хуже того, что они видят перед собой! Как, должно быть, ужасно — думали мейкенцы, — жить всегда на планете, организованной так, что здесь нет приятной, спокойной, естественной и правильной схожести во внешности? Как ужасна, должно быть, вечная необходимость настраиваться на другое лицо, вместо того чтобы спокойно жить себе с твердым убеждением: окружающие такие же, как и ты сам. А некоторые мейкенцы даже рискнули прокрасться в лагеря для рабов, и вот уж там их глаза отдохнули за созерцанием массы людей, каждый из которых выглядел точно так же, как сосед. И снова у них возник вопрос: почему эти благополучно правильные люди заперты все вместе в лагерях, как рабы, как будто они хуже, чем те, другие, такие невероятно различные?
Ормарин объяснил гостям этот парадокс: вы, мол, неправы, эти люди больше не рабы, с тех пор как Волиен ушел, теперь, когда планета-метрополия Сириус — да, да, мы знаем, вы унаследовали ореол Морали, но Сириус привез сюда этих людей в качестве рабов, это не наше изобретение, — так вот теперь, когда мы снова стали самими собой и обрели независимость, рабство долее не будет терпимо.
Услышав, что — ну и дела! — побежденная планета Волиендеста считает себя независимой, победители снова обратились на Мейкен за разъяснениями, и им было приказано оставить тут оккупационные войска, освободить от рабства те виды, которые могут впоследствии оказаться полезными, и возвращаться домой. И с большим облегчением армии Мейкена так и поступили.
Вновь последовали речи, празднования, кое-где даже дружеские объятия. Не всем волиендестанцам мейкенцы показались отталкивающими. Скоро в генетическом коде этой планеты появится и ген Мейкена: приятная мысль для них всех, и особенно приятная теперь, когда кое-кто понял, как это печально, когда все жители планеты выглядят как близнецы.
И снова космолеты зависли повсюду над Волиендестой, и мейкенцы надели свои меховые костюмы и головные уборы с клювами и запрыгнули на спины своих животных, и снова небо заполнилось страшными двухголовыми чудищами, от взмаха крыльев которых воздух так дрожал, бился и вибрировал, что ушам было больно, и вот они полетели вверх, сотня за сотней, на космолеты, и можно было видеть, как маленькие черные точки исчезают одна за другой в темных отверстиях в брюхе кораблей. А потом космолеты улетели восвояси, и небо Волиендесты вновь стало чистым.
«Оккупационные войска», не слишком довольные тем, что их оставили тут, на этой многоязыкой, слишком уж дружественной, трудной для восприятия планетке, тем не менее вскоре создали для себя удобные условия существования: они спали и ели вместе (и порознь) со своими пипизаврами, продолжали свои спортивные игры и развлечения, и вскоре оказалось, что это местечко в целом не такое уж и плохое. Кстати, ведь немного скучновато всегда видеть рядом только свои копии; да и довольно утомительно это — вечно жить в неразрывном симбиозе с пипизавром.
Довольно скоро Мейкен более или менее забыл о Волиендесте. Мейкенцы на Волиендесте перестали быть чужаками.
Дороги, космопорты, все удобства, предусмотрительно созданные Сириусом для себя, сделали Волиендесту богатой и преуспевающей. Из четырех колонизированных Волиеном планет этой выпал самый долгий период мирного существования, независимости и благополучия, прежде чем — как всегда случается на этом этапе галактической истории — у нее отняла независимость более сильная планета. Но это уже совсем другая история.
Клорати Джохору,
с борта космолета, по пути на Шаммат
К сожалению, я был слишком оптимистичен, рассказывая о бедном Инсенте, — у него вновь наступил рецидив. Убежденный в своей миссии — перевоспитании Кролгула, он…
