Изучающий взгляд Мэриел не скрывал враждебности. Потом она повернулась спиной к Сильвии, закурила сигарету и сказала в облако дыма:
— На сегодняшний день план таков, да.
— Меня зовут Сильвия.
— Я так и подумала.
Комнаты, которые видела Сильвия, были такими же, какими она помнила их, похожими на студенческое жилище, только сейчас в них царил порядок. Мэриел занималась упаковкой вещей. Она обернулась, чтобы сказать:
— Им нужна эта квартира. Ваша мать любезно предложила мне место, где я могла бы приклонить голову, пока ищу себе новое жилье.
— И вы будете работать с ней?
— Когда я закончу обучение, то стану работать самостоятельно.
— Понятно.
— И когда у меня будет свой дом, я заберу детей себе.
— О, понятно. Полагаю, все сложится наилучшим образом. Простите, что побеспокоила вас. Я просто хотела… взглянуть, в память о прошлом.
— Не хлопайте дверью, когда будете уходить. Это очень шумный дом. Дети ведут себя как хотят.
Сильвия взяла такси и поехала к матери. Не много изменилось в ее салоне. Благовония, мистические знаки на подушках и занавесках и ее мать — полная и сердитая, но с приветственной улыбкой на губах.
— Спасибо, что нашла время навестить меня.
— Сегодня вечером я улетаю обратно в Цимлию.
Филлида медленно и тщательно разглядывала дочь.
— Да, Тилли, ты совершенно высохла. Почему ты не пользуешься кремами?
— Я буду, ты права. Мама, я только что познакомилась с Мэриел.
— Да?
— А что случилось с Мэри Констебль?
— Мы обменялись парой слов.
Эта фраза вызвала в памяти Сильвии целый поток образов: они с матерью в одном пансионе, в другом, в съемной комнате, всегда на чемоданах, уезжающие, не заплатив аренду, хозяйки — сначала лучшие подруги, потом враги, и фраза: «Мы обменялись парой слов». Столько слов, так часто. А потом Филлида вышла замуж за Джонни.
— Очень жаль.
— Нечего жалеть. Свет не сошелся на ней клином. По крайней мере у Мэриел есть дети. Она знает, что значит быть лишенной родного ребенка.
— Ну, мне пора, я только на минутку заглянула.
— Я и не предполагала, будто ты присядешь и выпьешь чашку чаю.
— Я выпью чаю.
— Да, дети Мэриел… С ними хлопот не оберешься.
— Тогда, может, это и к лучшему, что они не с ней?
— Здесь их ноги не будет, так что пусть даже не думает.
— Если мы будем пить чай, то лучше прямо сейчас. Мне уже скоро ехать в аэропорт.
— Тогда какой чай, поезжай.
Сильвия снова стояла в аэропорту Сенги — так же теснятся пассажиры, как в прошлый раз, и так же разделяются они на две группы — по цвету кожи, но также и по статусу. Однако есть и перемена. Четыре — нет, пять лет назад это была жизнерадостная уверенная толпа, да, но только что закончившаяся война давала о себе знать привычной настороженностью в лицах, в жестах, словно новость о мире еще не до конца осознавалась людьми. Нервы все еще были настроены на дурные вести. Но теперь толпа кипела, бурлила после успешного шопинга в Лондоне, и багажная карусель скрипела, перегруженная, так что счастливые приобретатели со смехом должны были снимать с нее огромные чемоданы, холодильники, мебель, пока все это не посыпалось на пол. Наверное, не было в мире более открытых в своем выражении восторга путешественников, чем цимлийцы; на самолете среди белых циркулировало выражение «новая номенклатура».
По-прежнему налицо четкое разделение в одежде: новая черная элита в костюмах-тройках утирает с сияющих лиц обильный пот, а белые в обычных джинсах и футболках разъезжаются по сотням скромных местоположений в буше или деревнях. Вскоре обе эти такие разные категории сосредоточили свое внимание в одной точке: на чернокожей девушке лет восемнадцати, очень красивой, в модном костюме явно от какого-то модельера, на высоких каблуках и со своенравной гримасой избалованной юности. Она распоряжалась двумя носильщиками. С багажной карусели был снят один, два, три, четыре… — это все? — нет, семь, восемь кожаных чемоданов.
— Бой, отнеси это туда, — сказала девушка носильщикам высоким повелительным голосом, которому она научилась у белых мадам прошлого — сейчас никто бы не посмел говорить таким тоном.
— Бой, быстрее.
Она направилась к началу очереди.
— Бой, покажи мои вещи офицеру.
Большой чернокожий мужчина в очереди сказал ей что-то, фамильярно, собственнически, чтобы сообщить толпе о своем знакомстве с этой звездой, и красотка мотнула головой и улыбнулась ему, наполовину довольно, наполовину с презрением. («А ты кто такой, чтобы указывать мне, что делать?») Все чернокожие пассажиры с гордостью наблюдали за этим воплощением их Независимости, в то время как второсортные белые лица оставались невозмутимыми, хотя обмен взглядами имел место. Они обсудят инцидент позже, когда окажутся за стенами своих домов.
На таможне девица сказала:
— Я дочь такого-то и такого-то, старшего министра, — и носильщикам: — Бой… бой, иди за мной.
И она прошла мимо таможенников и затем мимо иммиграционного контроля, словно их не существовало.
У Сильвии были с собой четыре больших ящика и небольшая сумка с личными вещами. Она следила за тем, как целые хозяйства пропускались через таможню без единого слова, понимая, что не следует ожидать того же отношения к себе. На этот раз ей не повезло с соседом по креслу самолета. Она выискивала среди таможенников того молодого, искреннего, дружелюбного служащего, который пропустил ее в прошлый раз, но это была не его смена или же он превратился с годами в одного из этих корректных чиновников. Когда подошла очередь Сильвии, ее спросили хмуро:
— И что это тут у вас?
— Две швейные машинки.
— И для чего же вам швейные машинки? У вас здесь швейное дело?
— Нет, это подарок для женщин в миссии Квадере.
— Подарок. А что они заплатят за него?
— Ничего, — сказала Сильвия с улыбкой. Она видела, что швейные машинки тронули сердце чиновника, возможно, он видел, как его мать или сестра шьют вечерами. Но чувство долга взяло верх.
— Машинки будут отправлены в таможенное депо. И вам сообщат, сколько вы должны будете уплатить за них.
Два ящика были подняты и отставлены в сторону. Сильвия знала, что вряд ли еще когда-нибудь увидит их. Они «потеряются».
— Что тут? — Таможенник постучал по двум оставшимся ящикам, как будто это были двери.
— Книги. Для миссии.
Тут же на лице таможенника появилось выражение, которое Сильвия хорошо знала: голод. Он взял ломик, вскрыл крышку одного ящика — книги. Он взял в руки одну, перевернул несколько страниц неторопливо и вздохнул. Сунув книгу обратно, он тем же ломиком заколотил крышку обратно и в нерешительности замер.
