Поверила бы она, девятнадцатилетняя, когда выходила замуж за Джонни и не имела причин рассчитывать ни на что, кроме войны и тягот, что станет через два десятка лет хозяйкой дома (матерью и кормилицей!). Где, в какой точке пути следовало Фрэнсис сказать (если бы она хотела изменить судьбу): «Нет, нет!»? Она сопротивлялась переезду в дом Юлии, но, вероятно, было бы лучше, если бы она согласилась гораздо раньше — если бы сказала «Да, да!» тому, что случается, и сказала бы это осознанно, принимая данное ей. Такова сейчас была ее философия. Что значит сказать «нет»? Это все равно как развестись с одним супругом, чтобы тотчас же вступить в брак с другим, но абсолютно таким же и внешне, и внутренне; мы несем в себе невидимые шаблоны, столь же неотъемлемые, как и наши отпечатки пальцев, но мы не знаем о них, пока не оглянемся и не увидим их отражения.
«Мы знаем, что мы такое теперь… (О нет, совсем не знаем!) но не знаем, чем будем потом».
[2]
Когда-то она бы и представить не смогла, что будет жить целомудренно, без мужчины (хотя бы в перспективе)… но нет, она все еще хранила мечту о том, что в ее жизни появится мужчина, который не будет таким отъявленным эгоистом, как Джонни. Но какой мужчина согласится взвалить на себя бремя заботы о племени подростков — всех до одного «проблемных» в той или иной степени? Надо же, они обладают привилегией жить в Свингующем Лондоне, им обещано все, что только смогли выдумать рекламисты двух континентов, но если они и свингуют (а они свингуют, в ближайшую субботу, то есть завтра, они все идут на джазовый концерт), то все равно они ущербны, и двое из них, ее сыновья, ущербны из-за нее самой и Джонни. И из-за войны, конечно.
Фрэнсис собрала свои сумки и пакеты, расплатилась по счету и пошла домой вверх по склону.
За окнами плавал жемчужный туман («Закон о чистом воздухе» уже был принят к тому времени) и осыпал росой волосы и ресницы «детворы», которая стягивалась в дом со смехом и обнимаясь, как выжившие в погодный катаклизм. Сырые пальто и куртки завалили лестничные перила, и все стулья вокруг большого кухонного стола были заняты — за исключением двух слева от Фрэнсис. Колин сел было возле Софи, но сообразил, что окажется рядом с братом, когда тот сядет на свободное место, и быстро перешел в конец стола, где встал рядом с Джеффри, который устроился напротив Фрэнсис. И теперь Колин решил захватить это значимое место, движением ягодиц столкнув Джеффри. Школьный, мальчишеский поступок, слишком детский для их почти взрослого статуса. Не глядя на Колина, Джеффри перешел на другое место, справа от Фрэнсис. Софи, страдающая от любого несогласия, подскочила к Колину, склонилась, кладя одну руку ему на плечи, и поцеловала его в щеку. Он запретил себе улыбаться, но все-таки не удержался, и слабая любящая улыбка сначала была направлена на Софи, а потом распространилась на всех. И все засмеялись. Роуз… Джеймс… Джил — эти трое надолго окопались в цоколе. Рядом с Джеффри — Дэниел: староста и его заместитель. За Дэниелом — Люси, приехавшая из Дартингтона, чтобы провести с ним здесь выходные. Двенадцать человек. Все ждали, жадно поедая куски хлеба, принюхиваясь к запахам, которые поднимались от плиты. Наконец вошел Эндрю, поддерживая под руку Сильвию. Она все еще куталась в детское одеяло, но была в чистых джинсах, которые были ей велики, и в свитере Эндрю. Свои бледные жидкие волосы она зачесала от лица, отчего стала выглядеть еще более инфантильной. Но девушка улыбалась, пусть и дрожащими губами.
Колин, который вообще-то не одобрял сам факт ее присутствия в доме, поднялся и с улыбкой отвесил ей небольшой поклон.
— Добро пожаловать, Сильвия, — сказал он.
И слезы показались на ее глазах, когда хором все подхватили:
— Привет, Сильвия.
Она села рядом с Фрэнсис, Эндрю — на соседнем стуле. Можно было приступать к еде. Вмиг весь стол был заставлен тарелками. Колин встал, чтобы разлить вино, опередив Джеффри — тот тоже собирался это сделать. Фрэнсис раскладывала еду по тарелкам. Момент кризиса: настала очередь Эндрю, а следующая на очереди Сильвия. Он сказал:
— Позволь мне.
И началась небольшая игра. На свою тарелку он положил одну маленькую морковку, и на тарелку Сильвии — одну морковку. Он был важен, раздумчив, сосредоточенно морщил лоб, и вот уже Сильвия начинает смеяться, хотя губы ее еще совершают мелкие нервные движения. Себе на тарелку — ложку капусты без верха, и ей на тарелку — ложку капусты без верха, игнорируя руку, которая инстинктивно поднялась, чтобы остановить его. Для себя — капля фарша, и то же самое для нее. И потом, с бесшабашным видом, он положил довольно большую порцию пюре и Сильвии, и себе. Теперь уже все смеялись. Сильвия уставилась в свою тарелку, но Эндрю, с решительным выражением лица, зачерпнул вилкой пюре и стал ждать, чтобы девушка сделала то же самое. Она так и сделала, а потом поднесла вилку ко рту и проглотила пюре.
Стараясь не наблюдать слишком откровенно за тем, что происходит, пока Эндрю и Сильвия борются сами с собой, Фрэнсис подняла стакан красного вина по семь шиллингов за бутылку, потому что этот приятный сорт вина еще не был «открыт» потребителями, и произнесла тост за прогрессивное обучение — старая шутка, но она всем нравилась.
— А где Юлия? — спросила Сильвия тоненько.
Встревоженное молчание. Потом Эндрю сказал:
— Она обычно не ест с нами.
— Но почему? Почему, ведь с вами так весело?
Это был прорыв, настоящий прорыв, так Эндрю позднее описывал это Юлии: «Мы победили, Юлия, да, мы и в самом деле победили». И Фрэнсис была польщена, у нее даже слезы выступили на глазах. Эндрю положил руку на плечи Сильвии и, улыбаясь матери, сказал:
— Да, с нами весело. Но Юлия предпочитает ужинать у себя наверху, одна.
Сам того не ведая, Эндрю нарисовал картину того, что значит быть одиноким, и она потрясла его до глубины души. Он вскочил и сказал:
— Я пойду и еще раз приглашу ее.
В определенной степени он сделал это и для того, чтобы избавиться от бремени и вызова своей тарелки, к содержимому которой едва притронулся. Как только он вышел из кухни, Сильвия тоже отложила вилку.
Через минуту Эндрю вернулся и сел, проговорив:
— Юлия сказала, что, возможно, заглянет попозже.
Это вызвало за столом нечто вроде паники. Несмотря на все усилия Эндрю представить свою бабушку в более привлекательном свете, ее склонны были считать старой ведьмой, она служила объектом насмешек. Сент-джозефский контингент не мог знать, как Юлия неделю, даже две боролась с болезнью Сильвии, сидела с ней, купала ее, заставляла проглотить кусочек того, ложечку другого. Должно быть, она почти не спала эти дни. И вот ее награда — Сильвия, снова берущаяся за вилку при виде того, как Эндрю берется за свою (словно забыла, как это делается).
Неловкий момент остался позади, «детвора» насытилась, и Фрэнсис съела больше, чем обычно, чтобы подать пример тем двоим, что сидели слева от нее. Это был прекрасный вечер, окрашенный подспудной нежностью — из-за Сильвии и их общей заботы о ней. Казалось, будто они обнимают девушку коллективной рукой за плечи, пока она проглатывает содержимое вилки раз за разом. И Эндрю тоже.
