Кейт укачало. Скоро, надо думать, это ужасное путешествие подойдет к концу. Дело в том, что Джеффри к этому времени стал вести себя как-то неровно: то вдруг встрепенется, начнет весело болтать, хохотать, а затем так же внезапно снова впадает в сонную апатию. Скоро ему самому станет ясно, что он серьезно болен и надо прервать поездку. А то и какой-нибудь шофер откажется везти их дальше. В восемь часов вечера, когда почти полная луна залила своим светом все вокруг, они остановились на крохотной деревенской площади. В центре находился фонтан, из которого уныло капала в водоем вода; на парапете белела потрескавшаяся фарфоровая чашка. Вокруг росли редкие, сплошь покрытые пылью деревья. Строение на другой стороне площади походило на кафе; большое окно-витрина было изнутри затянуто от солнца каким-то материалом, на улице стояли два столика, за которыми потягивали вино мужчины. Тут же на площади расположилось старинное, солидного вида здание, которое не чем иным, кроме гостиницы, быть не могло. Кейт нашла деревушку на карте. Оказалось, что они заехали на пятьдесят миль в глубь страны.
Оставив Джеффри в полусонном состоянии в автобусе, она пошла в гостиницу. Ей навстречу вышел хозяин; путая несколько языков, она объяснила ему, что муж ее в дороге заболел. Сеньор Мартинес пошел с ней к автобусу и помог вытащить оттуда Джеффри. Они волокли его как тюк с сырым бельем, только что вынутым из стиральной машины; он был такой мокрый, что влажные руки его выскальзывали, а волосы прядями прилипли к голове. Они помогли ему подняться по лестнице – лифта не было, – довели до номера и положили на узкую кровать. Это был самый обычный номер обычной европейской гостиницы; в нем стояла двуспальная кровать для папы и мамы и три односпальных – для их отпрысков.
Сеньор Мартинес вышел и через минуту вернулся с бутылкой минеральной воды; он был семейным человеком с большим жизненным опытом и сразу понял, что молодой человек находится на грани обезвоживания. Он поддерживал Джеффри в сидячем положении, а она подносила ему стакан за стаканом. Он пил жадно, но с видимым отвращением.
Уходя, сеньор Мартинес сказал, что попытается найти врача.
– Но поймите, мадам, – il faut que vous compreniez, oui?
[9]
– наша деревушка маленькая, никаких условий, нет даже своего доктора, – pas de medecin, oui?
[10]
– он живет в двадцати милях отсюда и сейчас, может быть, даже в отъезде, я, право, не знаю. Но все, что в моих силах, я сделаю.
Хозяин спустился в свою oficina,
[11]
а она села на жесткий стул у окна в душной, жаркой комнате и стала смотреть на бездонное звездное небо, на крыши и кроны деревьев, освещенные луной. Между тем Джеффри решительно заявил, что надо немедленно пересаживаться в другой автобус, потом вдруг расхохотался, вспомнив какую-то смешную подробность их дневного путешествия, но какую именно, он не успел рассказать, так как тут же снова впал в забытье. Пришел сеньор Мартинес и сообщил, что, по словам тетки доктора, тот вернется только через три дня, и если состояние больного не позволяет ждать, то лучше всего обратиться в монастырь, к сестрам.
– Понимаете, ведь у нас настоящая дыра. Все население – нищие. Доктор к нам заглядывает, когда кто-нибудь серьезно заболевает. А со всякими пустяками здесь обращаются к сестрам, в монастырь.
Но насколько все-таки серьезно болен Джеффри?
Кейт стояла и думала, что, если бы это был ее сын, она бы совсем не волновалась, она бы определила его состояние как своего рода перегрузку организма: налицо и повышенная температура, и озноб, и общая слабость – стало быть, надо вызвать врача и несколько дней полежать в постели. Кейт сама прибегала к этому спасительному приему, когда жизнь становилась совсем уж невмоготу, ей ли не знать.
Сеньор Мартинес, отец многочисленного семейства, тоже, кажется, не слишком тревожился. И все-таки болезнь Джеффри явно была серьезной: он даже не замечал их; смотрел мимо или сквозь них, и все его тело сотрясали конвульсии, в которых было что-то чуть ли не театральное. Сеньор Мартинес, поглядев на нее своими живыми темными глазами, полными сочувствия и тепла, сказал:
– Alors, са va mieux demain, oui, madame, j'en suis certain…
[12]
– как будто он врач, а она обеспокоенная мать. И ушел, добавив, что внизу ее ждет ужин, конечно, это не то, к чему они, очевидно, привыкли, тут ведь не фешенебельный отель, но что поделаешь, если нет выбора.
Столовая была не больше столовой в типичном буржуазном доме, каковой она, очевидно, некогда и служила. В ней стояла тяжелая мебель темного дерева и столы, накрытые тяжелыми белыми скатертями. На ужин подали суп с гренками, жареное мясо и фрукты. Прислуживала девушка, которая одновременно была и горничной, и официанткой, и помогала на кухне. В гостинице останавливались проезжие чиновники из центра, полицейские чины из окрестных участков и священники, исповедовавшие монахинь и возившие им святые дары.
Спать Кейт пошла вполне умиротворенная. Это было первое тихое место с тех пор, как она покинула свой большой сад в Блэкхите. Испанские пляжи, Стамбул, Всемирная продовольственная организация в Лондоне – все это оглушительно звенело, грохотало, кричало и безостановочно болтало. Здесь же среди ночи она проснулась от топота копыт коня или мула под окнами. Джеффри тоже проснулся и, как ни в чем не бывало, словно он и не выпадал из нормальной жизни на много часов, сел в постели и самым обычным голосом спросил у Кейт, чего бы ему сейчас поесть… и где они находятся?
Она объяснила. В тиши деревенской гостиницы, где в этот час все живое спало глубоким сном, Кейт и Джеффри снова соединились в любовном порыве. Он сказал:
– Значит, я все это время проболел?
Она подтвердила и, как у себя дома, прямо в халатике пошла вниз, в столовую, поискать чего-нибудь съестного, так как знала, что горничная и сеньор Мартинес, чья жена и дети уехали в Барселону к родственникам, давно уже спят. На большом серванте Кейт нашла ковригу хлеба и масло, прикрытые от мух; намазала маслом несколько кусков хлеба, взяла немного фруктов и принесла все это в номер. Джеффри за время ее отсутствия успел помыться в ванне, причесаться, приодеться и рвался на улицу искать кафе или ресторанчик. Он буквально сгорал от нетерпения – и это настораживало. Его нервозность, возбуждение и непоседливость были тревожными признаками. Кейт еще раз попыталась растолковать ему, что в деревушке сейчас все спят, что они заехали далеко от протоптанных туристских троп, что только утром смогут тронуться дальше в путь, а сейчас надо набраться терпения и ждать. Он с жадностью набросился на бутерброды, как будто задался целью уничтожить их все за один присест.
Потом забрался в постель, лег и тут же уснул.
