— Если ты вовремя не остановишься, дорогая Мэтти, — заметил Донаван, прерывая ее, — ты скоро станешь завзятой покровительницей негров.
Она удивленно рассмеялась: опять он, как всегда, сказал невпопад. Теперь преимущество было на ее стороне, и она им воспользовалась:
— Ах, боже мой, боже мой, как ужасно, не правда ли? Такая скверная-прескверная девчонка с такими порочными взглядами. Подумать только, что скажут люди!
Теперь уже он разозлился не на шутку: подражая ему, она так произнесла эти слова, что он сам понял, насколько противен его жеманный тон. Она больно уязвила его самолюбие, и ему теперь было все равно, разделяет она его взгляды или нет.
Квартал или два они проехали в молчании — Марта все ждала, когда он обрушится на нее. Она посмотрела на него, волнуясь и не понимая, почему он молчит, а он сидел отвернувшись, мрачный, нахмуренный. Наконец Донаван сказал:
— Что ж, Мэтти, мы, видно, не подходим друг другу: я недостаточно широко смотрю на жизнь, чтобы мириться с твоими увлечениями всякими евреями и неграми.
Теперь рассердилась она:
— Не обольщайся: у тебя просто нет никаких взглядов на жизнь… — И тут же пожалела о своих словах; надо было сказать что-нибудь спокойное, глубокомысленное, а не по-детски наивное. Но было уже поздно.
Как только машина остановилась, Марта выскочила и побежала к дому, даже не взглянув на Донавана. Она была в ярости на самое себя. Увы! Как разумно и сдержанно ведем мы подобные споры, когда они происходят только в нашем воображении!
— Ну, — в порыве бурной радости воскликнула она наконец, — с этим все кончено!
И разумела она под этим не только Донавана, а весь Спортивный клуб со всем, что он олицетворял.
2
Несколько дней Марта снова провела в полном одиночестве. Сейчас еще только февраль, говорила она себе, стараясь унять овладевший ею страх; но она места себе не находила и почти не спала — подремлет часок и проснется: ведь жизнь уходит, а что-то еще надо сделать, непременно надо. Она с головой ушла в конторскую работу, которая теперь показалась ей легкой, а не утомительной, как прежде, усердно занималась в Политехническом, и мистер Скай хвалил ее. После занятий, избегая разговоров с кем бы то ни было, она шла к себе домой через парк. Стояла пора засухи: солнце палило весь день, небо сияло ослепительной голубизной, в воздухе пахло пылью. (На ферме в это время зной уже не был влажным, как в джунглях, и трава начинала желтеть.) Марта пыталась читать, но не могла. Она стояла у своей застекленной двери, наблюдая за тем, как темнота спускается на город, и прислушивалась. Каждый вечер в воздухе звучала музыка — она неслась из парка на дальнем конце улицы, из отеля, который был от нее кварталах в пяти-шести; весь город танцевал. Танцевальная музыка неслась отовсюду; словно вода, вырывающаяся из подземных источников, она сливалась в один какой-то звук, в котором уже не было ничего музыкального, и нервы воспринимали его как судорожное биение огромного пульса. И вот Марта стояла у своей двери, прячась за грязной кружевной занавеской, и следила за проходящими машинами, от души желая, чтобы ни одна из них не остановилась возле ее дома: она боялась, что ее снова потащат развлекаться, а ей некогда — надо учиться… Вот только чему? Она чувствовала себя беспризорным ребенком, перед которым захлопнулись двери дома, где идет пир, и ей казалось, что она упускает что-то необычайное и сладостное.
В течение этих нескольких дней Марта сделала две-три неудачные попытки изменить свою жизнь. Как-то на вечеринке она познакомилась с одной молодой особой, которая оформляла витрины большого магазина. Решив, как всегда, что ей все по плечу, Марта разыскала эту молодую женщину, отправилась к некоему мистеру Бейкеру, владельцу самого большого магазина в их городке, и предложила свои услуги в качестве художника-декоратора. Мистер Бейкер не отказал, наоборот, даже обнадежил Марту. Лишь когда дело дошло до неприятного вопроса о денежном вознаграждении, Марта выяснила, что ей придется работать за пять фунтов в месяц — такую сумму (поспешил заверить ее мистер Бейкер) получают все начинающие. Марта простодушно спросила, как же можно прожить на такое жалованье. Мистер Бейкер ответил, что девушки, которые у него работают, живут либо дома, либо он устраивает их во вполне приличном общежитии. Марта знала, что это общежитие содержится на пожертвования; знала и то, что мистер Бейкер — советник городского муниципалитета, лицо весьма влиятельное. Она была еще настолько юна, что ее поразило и возмутило, как это мистер Бейкер может пользоваться подобными методами, чтобы удешевить рабочую силу. А он, уже считавший, что дело в шляпе и ему удалось нанять молоденькую миловидную девушку «хорошей породы» (так он именовал людей, вышедших из средних классов) за пять фунтов в месяц, вдруг, к своему удивлению, увидел, что эта самая, казалось бы, кроткая и приятная особа побагровела и, с трудом выговаривая слова от возмущения, принялась отчитывать его и стыдить. Мистер Бейкер мигом смекнул, что девушка с таким характером может очень пригодиться, если только правильно использовать ее пыл; поэтому он вкрадчиво и спокойно, как многоопытный работодатель, принялся уговаривать ее. Он сказал, что ее взгляды делают ей честь, но она заблуждается. Его продавщицы очень счастливы и довольны — иначе они годами не служили бы у него! И потом, если человека учат обслуживать публику, разве он не должен платить за это? Ведь если бы Марта решила, скажем, стать врачом, ей же пришлось бы потратить на учение тысячи фунтов, а он готов еще платить ей (допустим, что этой суммы не хватает на жизнь) за то, что она приобретает специальность. Мисс Квест, конечно, девушка разумная и понимает… Марта не была подготовлена к тому, чтобы вести спор в столь изысканно-вежливом тоне. Она умолкла, стараясь придумать, как бы понятнее объяснить причину своего возмущения. Ведь всего неделю назад мистер Бейкер выступал со страстной речью, призывая граждан к более щедрым пожертвованиям на содержание общежития «для этих несчастных созданий, зависящих от милости жертвователей…» и т. д. и т. д. Не сказав ни слова, она вдруг вскочила, выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь; но не успела захлопнуть, как разозлилась на себя за свое бессилие.
Затем она вторично посетила редакцию «Замбези ньюс». Мистер Спэр радостно встретил ее. Она держалась с холодком, просто как знакомая. Марта уже забыла, что когда-то с благодарностью вспоминала слова, которые впервые слышала в его библиотеке: «Да, детка, читай как можно больше. Читай все, что тебе попадется. Сначала ты не сможешь разобраться в прочитанном, но потом поймешь, что такое дискриминация. В школе ничему хорошему тебя не научат, Мэтти, ничему. Если ты действительно хочешь стать человеком, надо самой учиться». Но слова эти были обращены к ребенку, и теперь в ее душе от тогдашнего благодарного восхищения не осталось и следа. Все же она смутно чувствовала, что многим обязана ему. Мистер Спэр сказал, что, поскольку она научилась прилично стенографировать и печатает хоть и не очень хорошо, но быстро, он, конечно, может дать ей работу в «Женском листке». И вдруг, сама не зная, как это случилось, Марта, охваченная внезапным гневом и с трудом подыскивая слова, стала обличать капиталистическую печать. «Замбези ньюс» — не газета, а позор, говорила она. Почему в ней не печатают правду о том, что происходит в Европе? Мистер Спэр, которому этот разговор не слишком нравился, ответил, что разные люди по-разному понимают правду, а затем с присущим пожилым людям мягким юмором добавил: вот в «Женском листке» Марте самое место — там ей никого не удастся совратить.
