Я сделал еще пару глотков водки, меня затошнило, но я сглотнул.
Батя… Что с батей будет?! И бабка…
А вот про это думать не надо, постановил я. Не надо про это думать. Бля… А револьвер?!
Я вытащил его из-за пояса и понюхал ствол. Он пах едким, щипучим, так что я чихнул. Из этого я убил троих?! Мясорубка и та выглядит гораздо опаснее. В детстве у меня был почти такой же револьвер, игрушечный, разве что полегче. Я отхлебнул еще раз, бросив револьвер на стол.
Стоп, у меня же есть закуска. Огурцы, голубцы, хлеб. Голубцы и огурцы. Огурцы и голубцы. Огурцы за голубцами, голубцы за огурцами… Я хихикнул. Наверное, напиваюсь. Нет, я и раньше пил, но чтобы вот так бутылку без закуси, в одно рыло… Хорошо, что батя уехал.
Голубцы надо бы разогреть на сковородке, но я был уже не в силах совершать такие подвиги и попросту открыл их консервным ножом. Пахло вкусно.
Откуда-то появился Захар, замяукал, завертелся вокруг.
— Хочешь жрать, котюня? — спросил я, чувствуя, что язык начинает заплетаться. Нужно было закусить, но я для начала бросил кусок голубца Захару, словно опасался, что он отравлен. Кот проглотил подачку и попросил еще. — Погоди, — велел я. — Доешь потом, банку оближешь. А то м-мне не хватит…
Холодный голубец «входил» хорошо, только жир застывал на зубах и губах неприятной крупитчатой пленкой. Я отхлебывал водки, чтобы его смыть, потом немного успокоился (выпивка, что ли, подействовала) и налил в стакан.
Что-то неправильно… В кино и в книжках, когда человек кого-то в первый раз убил, пускай даже на войне, он блюет, кричит, бесится… А я сижу и с котом разговариваю как ни в чем не бывало о жратве. Пью водку. Может, вот так спиваются люди? Начинают, а потом не могут остановиться, чтобы не посещали разные ненужные мысли.
Нет, что-то я, конечно, чувствовал. Примерно такие же ощущения у меня были, когда классе в седьмом, собирая металлолом, мы поймали за Волбинским мостом дауна, отняли у него штаны с трусами и выбросили в речку, а Шурупчик потом еще помочился на него, когда даун сидел на песке и ревел… Потом было противно, но в то же время я чувствовал, что сделал нечто важное, что необходимо было сделать — то ли для того, чтобы доказать черт знает какую сложную вещь самому себе, то ли… Не знаю. Наверное, поэтому одни вешают в детстве кошек, другие — воруют в школьных раздевалках у товарищей, третьи поджигают почтовые ящики. Я выбрал самый сложный путь.
— Они были враги, — сказал я себе, пристукнув кулаком по столу. — Если бы я их не убил, они убили бы меня.
«Не обязательно, — буркнул услужливый подсказчик внутри. — Они могли просто побить и отпустить».
— У них был нож.
«Напугать. Зачем им вешать на себя покойника? Они ведь не ты…»
— Мияу! — напомнил о себе Захар.
Внутренний подсказчик тут же куда-то спрятался: боялся, что ли, кота?
— Водки тебе, шерстяной? Водки не дам! — помотал я головой и залпом выпил.
4
Проснулся я на диванчике в прихожей. Есть там такой диванчик низенький, батя сам сделал как-то, чтобы ботинки снимать-надевать было удобнее, и даже кожзаменителем и поролоном сиденье обтянул. Что я там делал — не знаю. Может быть, ходил в туалет — дверь туда была открыта, внутри горел свет, а пластмассовое сиденье от унитаза валялось на полу: я как-то ухитрился его отломать. Блевал? Я подошел, держась за стенку, к унитазу, глянул внутрь — все чисто. Меня бесцеремонно оттолкнул Захар и полез в унитаз попить. Любил он из унитаза пить — свешивался туда кверху задницей и громко лакал.
Блин… В заслуженной чугунной ванне лежали всякие банно-прачечные причиндалы, шампунь разлился, полотенце сверху… Я тут бушевал? Или мылся?
Голова почти не болела, как следовало бы ожидать, только немного мутило, а во рту было липко и горько. Посмотрев на часы, я убедился, что проспал около шести часов, то есть дело шло к ночи. Шесть часов — на неудобном жестком диванчике, свернувшись клубком… Хорошо, радикулита у меня никакого нету или остеохондроза, не разогнулся бы небось. На столе лежал револьвер, рядом — вылизанная Захаром банка из-под голубцов, раскрошенные куски хлеба, банка с огурцами… Пробежал таракан — опять вернулись, завоеватели, поперли откуда-то от соседей.
Водку я выпил почти всю, на дне плескалось граммов пятьдесят. Вздохнув, я одним махом проглотил остатки, стараясь не чувствовать вкуса, поискал чем закусить и просто запил из банки огуречным рассолом. Муть в голове сразу куда-то делась. Вот так, наверное, люди и входят в запой… Пойти в ванной прибраться, починить унитазную крышку? А, черт с ней. Потом. Там, кажется, отвалился держатель, придется новую покупать… На рынке вроде видал недавно, не такие они и дорогие… Вот черт, про что я опять думаю?! Тут такое, а я про седло для сральника…
В дверь позвонили. Я застыл с тяжелой двухлитровой банкой в руке.
Вот и милиция. Как они смогли — так быстро? Может, кто-то из урлы остался жив? Но откуда адрес?… Или прошли не шесть часов, а уже целые сутки?!!
Звонок забренчал снова, я поставил банку и осторожно подошел к двери. Заглянул в глазок.
Оказалось, что пришла Лорка. Не открыть я не мог.
— Привет, — сказала она, входя. — Что с тобой?
— А что? — буркнул я.
— Ты пьяный?! — спросила она, поморщившись.
— Ну, пил! — с вызовом сказал я. — А что?
— Да нет, ничего… — пожала плечами Лорка. — Можно мне пройти дальше?
— Проходи, — сказал я и только сейчас вспомнил, что так и не убрал со стола револьвер.
Но было поздно: Лорка его увидела. Взяла двумя пальцами за рукоятку, подняла, повертела… Положила обратно.
— Настоящий? — спросила она безразлично, как будто это давилка для чеснока.
— Да. А что?
Это «А что?» привязалось ко мне с самого начала и лезло в разговор буквально само по себе. Эх, не надо было водку допивать, меня снова накрыло опьянение. Угораздило же Лорку притащиться… Зачем она пришла?
— А чего на столе валяется?
— Забыл, — проворчал я. Выдвинул ящик стола и сгреб туда револьвер, к ложкам и вилкам. — А что?
— Странный ты сегодня, — сказала Лорка. — Ачтокаешь все время, словно и не с тобой разговариваю. А, понятно. Что, всю бутылку один выпил?
— Всю, — сказал я с противной гордостью. Помолчал и спросил: — А что?
Лорка хмыкнула и заглянула в свою сумку.
— Вот. — Она вынула пакет молока. — Как знала… Пей давай.
— Зачем? — не понял я.
— Снимает алкогольную интоксикацию. Хотя ты, надо заметить, достаточно хорошо выглядишь для человека, который в одиночку выпил целую бутылку водки. Молодой организм…
Я хотел ответить что-нибудь едкое на этот «молодой организм», но не нашелся. Отпилил ножом уголок пакета, попил молока. Мне почему-то сразу представилось, как оно там внутри сворачивается в плотные творожистые комки, и я еле подавил тошноту.
