— И по какому поводу пьянка? — спросила Лорка все так же равнодушно.
— Я убил людей. Трех.
— Троих.
— Что?
— Правильно говорить «я убил троих людей», — сказала Лорка. Она выглядела совершенно спокойной.
— Ты что, не поняла? Или не веришь?
— Почему? Верю. Рано или поздно каждый человек убьет другого человека. К этому нужно относиться спокойнее, только вот не все умеют.
— В смысле?!
— Чтобы убить человека, не обязательно подойти и воткнуть ему в живот ножик, выстрелить в него из пистолета, задушить… Можно сказать что-то такое, от чего человек умрет — может, не сразу, через некоторое время, через годы, но исходным моментом будет именно это слово. Можно убить поступком, и тоже не сразу, — просто ты сделаешь так, что твой поступок будет первым звеном в цепочке событий, результатом которых будет чья-то смерть.
Я уставился на Лорку — она говорила совершенно серьезно, катая по столу хлебный шарик.
— Например, ты бросил на асфальте банановую шкурку. Человек — через час, два, три — поскользнулся, упал, стукнулся головой. Он даже не умер, забыл об этом падении, а через месяц или год снова где-то случайно стукнулся — и умер. Это самый простой пример, обычно все гораздо сложнее…
— Ты не поняла, Лор. Эта твоя философия тут ни при чем. Я убил трех… троих людей сам, своими руками, прекрасно понимая, что я делаю.
— Всего лишь разновидность, — сказала она. — Надеюсь, это были плохие люди?
— Вроде да.
— Тогда плюнь на это и не забивай голову.
Я никак не мог представить, что она отреагирует подобным образом. Да что там, я не мог представить, что вообще расскажу ей об истории в подвале. Зачем я это сделал?!
— Ты хоть меня выслушай… — попросил я.
Лорка пожала плечами:
— Хорошо. Рассказывай, только без особенных деталей, только суть.
И я рассказал. Рассказал «без особенных деталей» — без «мамки», без удара ногой по мертвому уже телу, без обшаривания карманов. Мне самому было жутко, не хотелось верить, что я говорю о том, что реально сделал, а не пересказываю газетную статью или содержание сплошь выдуманного сериала. А Лорка слушала спокойно.
— Не бойся, я никому не скажу, — устало сказала она. Скатала шарик из хлебного мякиша, потом бросила его появившемуся из туалета Захару. Кот подошел, понюхал, укоризненно посмотрел на Лорку («Разве коты такое жрут? Сами извольте кушать!») и побрел прочь, мотая хвостом.
— А зачем пришла?
Если бы я был трезвый, я, конечно, никогда не задал бы такой вопрос. А сейчас — задал.
— Я хотела с тобой поговорить, Алекс.
— Говори давай…
— Нет, я хотела поговорить с тобой трезвым. С нормальным.
— А я трезвый, нормальный, — уверенно заявил я. — Что еще надо?!
— Никакой ты не трезвый, — сказала Лорка. — Никакой ты не нормальный. Я сейчас уйду, а ты ложись спать. И спи до утра. Понял? До утра спи. Потом поговорим. Голову не забивай всякой ерундой, а то начнешь еще сидеть тут, размышлять. Еще удавишься, не дай бог.
Это было самое последнее, что я помнил из нашей встречи. Проснулся в половине десятого, когда зазвонил будильник. Подскочив на кровати, я потряс головой, отбросил прочь одеяло вместе с Захаром, примостившимся, оказывается, сбоку. Кот возмущенно заорал, выпутываясь из пододеяльника. Самое главное, когда проснулся, — сразу подняться, потому что потом не встанешь. Закопаешься в одеяло, решив, что пять минут ничего не изменят, и уснешь на час-два.
Умываясь, я покачнулся и боднул головой зеркало. Посыпались с полочки зубные щетки и разная мелочь, которая уцелела вчера. Качало, да, но в целом я чувствовал себя омерзительно хорошо. Не тошнило, башка не болела. В самом деле, что ли, молоко помогло? Спасибо Лорке в таком случае… А зачем она, кстати, приходила? И зачем, зачем я рассказал ей про то… про то…
Тут до меня дошло, что я сделал вчера, ноги подогнулись, и я мягко сполз на кафельный пол. Подошел кот, примирительно потерся о колено, залез на ванну и принялся лакать льющуюся из крана воду.
Сейчас бы выпить. И что, все время потом жрать водку? Нет, ни в коем случае. Не хватало в алкоголики податься. Позавтракать и спокойно пойти к Лорке, раз я ей зачем-то нужен. Заодно узнаю, что я там наболтал, — помнил я не все, только сам факт и тему разговора. Может, она мне не поверила? Подумала, что напился, придумал чушь какую-то, что тут необычного?
Стоп, какая Лорка? Пятница же. Школа… Так я ведь уже опоздал. А почему будильник на полдесятого завел? И какой вообще день?
Я сверился с телепрограммой, включил телевизор. Ага, «Симпсонов» нету, стало быть, все же пятница. Значит, школу я задвинул… Ничего не поделаешь, не в первый раз, не в последний раз.
Зазвонил телефон.
— Привет! — крикнул Стасик.
— Здорово, — сказал я.
Сердце колотилось, потому что я ожидал сухих слов: «Алло! Рязанов? Это из милиции…» Хотя зачем им по телефону-то звонить? Они приходят домой. Или возле подъезда берут. В масках, в камуфляже, с коротенькими черными автоматами, похожими на игрушечные.
— Чего на школу забил? Чучундра бесится, аж пар из одного места.
— Скажи, заболел.
Чучундрой звали Елену Ивановну Чуеву, химичку. Еще ее звали «В свете теории электролитической диссоциации», но редко, потому что длинно и неудобно.
— Да тут контрольная. Ладно, пес с ней… А чего Лорка не пришла?
— Откуда ж я знаю?
— А-а… А то я подумал, вдруг она тоже у тебя? И вы вместе на школу забили и барахтаетесь. Чо, я бы с удовольствием — вместо контрольной у Чучундры…
Он заржал, а я даже не обиделся. Чего уж тут обижаться. Вот только я один, никакой Лорки рядом нет…
— Так чего забил-то? А? Напился, может? Я из вестибюля звоню, перемена, не слышно ни хрена… Чего орешь, урод?! — Это уже не мне. — Может, я зайду на обратном пути? — Это уже опять мне. — Пивка могу захватить. Холодненького. Холо-одненького! Прикинь, а?
— Давай. Только перезвони, когда будешь выходить.
— Ага. Давай держись там.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГОД 1880-й
И пусть из нас никто не пьет
За новый, в мир грядущий год.
Идет с закрытым он лицом,
С неведомым добром и злом,
Не разглашая наперед,
Какое знамя он несет.
Я. П. Полонский, 1879 г.
1
Выйдя из вагона, Иван Иванович Рязанов увидал все то, что ожидал увидеть еще в дороге. Маленькое зеленое здание станции, подле зеленый же домик, крашенный явно краденой станционной краскою, вокруг домика в изобилии пыжатся георгины, на заборе — петух, а под забором, как водится, — свинья с поросятками.
