— Здравствуйте, бабушка! — приветливо сказала она бабке, делавшей вид, что она уже посмотрела сериал и теперь изучает газету «Известия» (без очков бабка ни черта не видела, да и читать могла не слишком-то бойко, но Лариска про то не знала).
— И здравствуй, милая, — с готовностью отозвалась бабка.
— Пойдем, — буркнул я, зная, что от бабки можно всего ожидать, язык что помело.
— Мы вышли с нашего дворика и двинули в направлении троллейбусной остановки.
— Тебе чего показывать-то?
— Все интересное, — сказала она, мотнув головой и отбросив длинные пряди с лица.
— Отец твой про кладбище спрашивал… Показать?
Она несколько помрачнела.
— Нет, кладбище как раз не нужно. Не люблю кладбища… Мороженое давай поедим, сока попьем какого-нибудь…
Я прикинул свою платежеспособность. Рублей сорок в кармане джинсов лежало, плюс мелочью около червонца.
Можно. Гулянка, блин!
— Давай, — согласился я.
На остановке скучали две старухи с семечками и спал на скамье, тревожно вскрикивая, пьяный. Троллейбус пришел неожиданно быстро: нам повезло, потому что к вечеру интервал увеличивается до двадцати минут. Мы погрузились в практически пустой салон, купили у унылой кондукторши талоны и поехали в центр.
— Садись, — сказала Лариса, хлопая ладонью по порезанному дерматиновому сиденью рядом с собой.
Я покачал головой:
— Не люблю сидеть в троллейбусе.
— Тогда и я не буду.
Она встала и повисла рядом со мной на поручне. Мне было как раз по росту, а Лорка именно висела. Кондукторша посмотрела на нас как на идиотов — троллейбус-то пустой — и отвернулась.
Мы висели, качаясь на выбоинах и поворотах, и делали вид, что смотрим в окна, а на самом деле украдкой разглядывали друг друга. Я все больше убеждался в том, что Лариса очень красивая и, я бы сказал, сексуальная (дурацкое слово, но что еще можно сказать о девчонке с ногами от ушей, посмотрел бы я на вас). О последнем я старался не особенно думать (как бы чего не вышло), но думалось, и все тут.
Что думала обо мне Лариса, я не знаю. Но, наверное, ничего плохого, раз сама попросила меня показать ей город. Или…
— Ты, наверное, волнуешься: нравишься ты мне или нет, — спросила она с хитрой улыбкой.
Я промямлил что-то неопределенное.
— Я же вижу. Нравишься, конечно. Хорошо, что я сразу, по соседству, нашла друга.
Вот те на! Заявленьице! Как-то это не очень красиво, когда девушка сама затевает подобный разговор и признается… э-э… не в любви, нет, но…
Теперь, наверное, мне надо сказать что-нибудь в ответ. Или не говорить? Как-то очень уж быстро все получается, так не бывает!
Меня спас троллейбус. Он остановился, и я заорал:
— Выходим! Чуть не проспали!
В парке, в кафе «Ариэль», мы купили мороженое в вазочках и сок. Вернее, сок и мороженое я купил Ларисе, а себе, как и положено солидному человеку, взял бутылку пива «Сокол» и пакетик чипсов.
— Любишь пиво? — спросила она.
— Люблю.
— А я нет.
Она ковыряла мороженое пластмассовой ложечкой и делала это очень красиво. Никогда бы не подумал, что можно красиво есть обычное сливочное мороженое.
Про Киев ее спросить, что ли?
— Леша, а ты чем вообще занимаешься?
— Я же Алекс, — улыбнулся я.
— Леша тоже хорошо. Так чем?
— Да ничем. На гитаре бренчу, книжки читаю. В футбол бегаю иногда, если соберемся с пацанами. Я ж говорю, большой теннис люблю, но у нас это дохлый номер.
— А здесь есть тир? — спросила она.
— Тир? Есть. Пострелять хочешь?
— Да. Сейчас мороженое доем…
Она доела свое за три сорок, и мы пошли стрелять. Я все смотрел по сторонам — нет ли кого знакомого? Но, как назло, никого, достойного внимания, не попалось, только отличник из параллельного Мирон, личность малоуважаемая и невлиятельная, да Саня Пуля, двигавшийся откуда-то на полном автопилоте. Пуля учился со мной, но в школе появлялся редко; ходили слухи, что дальше учиться он не собирается и будет работать у дядьки в авторемонтной мастерской. Там небось и нажрался…
Тир располагался в старом автобусе, снятом с колес и установленном на окраине парка. Дедушка-тирщик смотрел ток-шоу по маленькому черно-белому телевизору и неохотно оторвался от него, чтобы выдать нам винтовки и пульки.
— По мишеням? — спросил я.
— Я люблю по мишеням, а ты можешь по зверюшкам, — улыбнулась она и бойко положила все пять пулек в десятку. Я в это время успел только два раза промазать по резиновому зайцу и мазнуть по рылу резинового же крокодила, отчего он вяло закачался на пружинке.
— Ого! — сказал я.
— Ого! — сказал и дедушка-тирщик, неожиданно отвлекшийся от телевизора. — Разрядница?
— Кэмээс, — сказала она, кладя пневматичку. — Папа говорит, что взрослый человек должен уметь хорошо стрелять.
— Правильный папа, — кивнул дедушка. — Уважаю. Еще?
— Хватит, — сказала она. — Спасибо.
— Чего-то она взгрустнула после тира…
— Случилось что-то, Лор? — спросил я.
— Да нет, все нормально. Куда-нибудь еще пойдем?
— Как скажешь.
— А пошли домой пешком. Прогуляемся, поболтаем… По дороге мы поболтали о футболе (она немного разбиралась, но тут я уж не стал удивляться — привык, наверное, что она не совсем обычная девчонка), о рыбалке, об архитектуре города, о школах и учителях, о Бушкове, которого она любила (кроме последних книг), и Лукьяненко, которого она тоже любила (и тоже кроме последних книг), о фильмах…
— Любишь ужастики? — спросил я.
— Люблю. Но хорошие.
— Типа?
— Типа «Ночь живых мертвецов» Ромеро. Видел?
— «Возвращение»?
— Нет, именно «Ночь…», «Возвращение» — это другое совсем.
— Не-а… Ромеро… Погоди, это он придумал игру Doom?
— Он. Только значительно позже. Кстати, у меня компьютер есть, приходи, если хочешь, рубанешься.
— В Doom?
— Нет, его у меня нет. В Kingpin или «Горький-17» играл?
— Нет.
— Тебе понравится. А из фильмов я люблю про такое, чего на самом деле не бывает. Про восставших мертвецов, про чудовищ из космоса…
— А про вампиров или оборотней?
— Не люблю, — сказала она серьезно. — Я думаю, это глупые фильмы, потому что их создатели не знают материала. У папы большая библиотека, в том числе и по вампиризму много книг, по ликантропии…
