О том, каким образом им переправляться на другую сторону, путешественники спорили почти час. Николай убеждал своих спутников, а еще больше – самого себя, что лед на реке уже достаточно толстый и они смогут проехать по нему, но согласны с ним были не все. Более осторожные предлагали поискать мост или мелкое место, однако такие поиски могли затянуться на несколько часов, а в лесу уже начинало темнеть. Возможно, поэтому Николаю, в конце концов, удалось убедить всех, что переправа будет безопасной, и он первым выехал на лед. Его конь шел боязливо, медленно, и Резанову то и дело приходилось понукать его. Лед под лошадиными копытами скрипел и едва слышно потрескивал, но выдержал, и Николай благополучно добрался до противоположного берега. Вслед за ним, так же осторожно, на другую сторону перевезли экипаж и остальных лошадей, а потом выбравшиеся из экипажа пассажиры, уже без страха, перебежали через замерзшую реку пешком. Все облегченно вздохнули, в последний раз оглянулись на преодоленную преграду и снова двинулись в путь.
Эта первая удачная переправа сделала Николая и его друзей гораздо более беспечными – перед следующей речкой они уже не медлили и сразу въехали на присыпанный снегом лед. Удача вновь оказалась на их стороне: лед трещал, но остался целым. Путешественники окончательно осмелели и быстро доехали до очередной деревни, где и остановились на ночлег. Ночью похолодало еще сильнее, но это даже обрадовало Николая и его товарищей – мороз означал, что лед на других реках, которые могли попасться им на пути, стал еще более крепким. А потому на лед третьей реки всадники и экипаж выехали совсем спокойно, даже не замедляя хода. Николай снова ехал впереди всех, и именно под его лошадью лед внезапно заскрипел особенно громко, а потом прямо перед ним на чистом снегу появилась длинная черная полоса – трещина.
– Назад! – закричал он, с трудом удерживая испугавшегося коня и пытаясь заставить его медленно отступить от ломающегося льда. Но лошадь лишь громко заржала и попыталась подняться на дыбы – крик седока нагнал на нее еще больше страха. Трещина во льду стала быстро расширяться, удлиняться в разные стороны, вправо и влево от нее побежали другие трещины, и не успел Резанов опомниться, как ноги коня провалились под лед, а потом и сам он по пояс окунулся в жгуче-холодную воду.
– Николай!!! – в ужасе орали у него за спиной успевшие выбраться на берег друзья. Резанов изо всех сил дернул на себя поводья, разворачивая лошадь к оставшемуся позади берегу. Каким-то чудом его коню удалось выбраться на твердый лед и доковылять до земли. Там Николая силой вытащили из седла и, не слушая его слабых возражений, затолкали внутрь экипажа.
– Где твои вещи? Переодевайся немедленно! – потребовали от него сразу несколько голосов. Трясясь от холода и с трудом справляясь с непослушными пальцами, Николай отыскал под сиденьем свой сундук с запасным бельем и принялся расстегивать пуговицы шинели. Двое друзей торопливо помогали ему раздеться, еще один яростно искал в багаже бутылку со спиртным.
– Ничего, сейчас согреешься, и все будет хорошо! – бормотали они, но Резанов чувствовал, что они убеждают в этом не только его, но и себя. Все понимали, что «купание» в заледеневшей реке не пройдет для него даром, если он немедленно не окажется в тепле. А сделать это было невозможно. До ближайшего селения нужно было ехать еще полдня, а до этого теперь еще было необходимо найти подходящее место для переправы. О том, сколько это займет времени, Николаю думать не хотелось – он и так понимал, что даже при самых удачных обстоятельствах успеет слишком сильно замерзнуть. А значит, надо было готовиться к серьезной простуде и долгому лечению…
Он с трудом стащил с себя намокшие сапоги, сбросил остальную одежду и принялся так же поспешно одеваться в сухое. Помогавшие ему товарищи только мешали друг другу в тесноте экипажа, и Николай с каждой минутой чувствовал, как ему становится все холоднее. Он отхлебнул из бутылки водки, но даже знакомое ощущение тепла внутри не смогло согреть его по-настоящему.
– Поищите где-нибудь брод, побыстрее, если можно, – попросил Николай друзей. – Если я разболеюсь, мы застрянем в Сибири до лета!
– Не бойся, не застрянем! Ребята уже ищут переправу, сейчас все найдут! – наперебой принялись успокаивать его все трое. Резанов сделал еще глоток и попытался взять себя в руки. Что он, в самом деле, раскис, как глупая барышня?! Он объехал вокруг всего земного шара, пережил несколько сильнейших штормов – и теперь будет пугаться какой-то холодной речки?! Ничего с ним не случится, сейчас он отогреется, потом переночует в какой-нибудь теплой избе, на ночь попросит у хозяев меда – а назавтра преспокойно поедет дальше, здоровый и полный сил.
Но уверить себя в этом Николаю мешал холод, от которого ему никак не удавалось избавиться. Он дрожал и стучал зубами, и пока его друзья искали на реке подходящее для переправы место, и пока экипаж медленно ехал по более толстому, но все-таки подозрительно потрескивавшему льду, и пока они, перебравшись на другую сторону, спешили по лесной дороге дальше. Окончательно закоченев и почувствовав, что начинает засыпать, Резанов резко встряхнул головой и окликнул правившего лошадьми товарища:
– Стой, я верхом поскачу! Иначе замерзну!
Оказавшись в седле, командор сразу почувствовал себя лучше, несмотря на морозный воздух и летящий в лицо снег. Крикнув остальным путникам, что поскачет вперед, Николай пустил лошадь рысью и вскоре с радостью заметил, что постепенно согревается. А через час дорога вывела его к большой деревне, и Резанов, развернув коня, помчался обратно, к отставшим друзьям, чтобы сообщить им долгожданную новость.
Ночью Николай долго ворочался без сна на печи. В жарко натопленной избе сначала было душно, а потом ему вдруг снова стало холодно. И как он ни укутывался в толстое лоскутное одеяло, согреться ему больше не удавалось. «Все-таки простудился! – с досадой думал командор. – Конечно, здоровье уже не то, не двадцать лет… Ладно, уже близко Иркутск, завтра к вечеру мы будем там, позовем доктора, и меня быстро на ноги поставят!»
Утром хозяева дома, приютившие путешественников, с трудом смогли разбудить мечущегося в горячке Резанова. Но на все несмелые просьбы друзей остановиться в деревне на несколько дней, чтобы он мог хотя бы немного подлечиться, тот ответил решительным отказом.
– Доберемся до Иркутска и там найдем врача! – настаивал Николай на своем, и спорить с ним никто не захотел. Резанова укутали в один из запасных тулупов, и он, чуть пошатываясь, вышел из дома и забрался в экипаж. Там он привалился к стене и почти всю дорогу боролся с охватывающим его густым красным туманом, отогнать который с каждым разом становилось все тяжелее. «Иркутск, – напоминал себе Николай, когда ему становилось особенно плохо. – Мы скоро приедем в Иркутск, и там все образуется! Там мне не может быть плохо, там я встретил Анну, там отец с матушкой, там Саша и Настя, Катя и Митя…»
Лица родных людей кружились вокруг него быстрым, как ветер, хороводом. Родители, почему-то совсем молодые, братья с сестрами, еще дети, Анна, юная и нежная, такая, какой он увидел ее в первый раз, сын и дочь, крошечные младенцы… И снова Анна, повзрослевшая и еще больше похорошевшая, с Петей на руках, бесконечно счастливая… А потом Кончита, смеющаяся, такая же красивая, как и Анна, но гораздо более веселая и жизнерадостная. Они с Анной стояли рядом, держась за руки и улыбаясь то друг другу, то ему, Николаю. И внезапно он тоже почувствовал, что счастлив – полностью, абсолютно, так, как только может быть счастлив человек.
