За окном послышались чьи-то крики, и Ахматова оторвалась от мыслей о муже и сыне. Злобно ругался мужской голос, ему что-то отвечал испуганный, срывающийся на визг женский. Анна еще ниже склонилась над столом и обхватила голову руками, словно надеясь таким образом спрятаться от внешнего мира. Но крики становились все громче, с легкостью проникая в ее комнату сквозь каменные стены. Слов было не разобрать, но по интонации обоих кричавших людей несложно было догадаться, что мужчина чего-то требовал от женщины, а та пыталась ему возразить и прогнать его.
Анна зажала уши пальцами, надеясь хоть так избавиться от чужих воплей. На пару минут ей это удалось — голоса стали еле слышны, а потом как будто бы и вовсе стихли. Но стоило молодой женщине опустить руки и облегченно вздохнуть, как шум чужой ссоры снова ворвался в ее дом. Теперь не через окно, а сквозь стену, примыкавшую к лестничной клетке. Продолжая кричать друг на друга, мужчина и женщина вошли в подъезд.
— Чего ты ломаешься?! Ну, чего?! — Мужской голос, эхом разносившийся по гулкой лестнице, с легкостью преодолевал преграду в виде стены.
— Вон пошел! Убирайся!!! — голос женщины был еще пронзительнее.
Анна попыталась было снова заткнуть уши, но это уже ничем не могло ей помочь — ссорящиеся незнакомцы были слишком близко и кричали чересчур громко. Выясняя отношения, словно специально остановились рядом с дверью ее квартиры.
— Мы, советская власть, освободили всех женщин! — вопил мужской голос. — Если бы не мы, тебя бы выдали замуж за какого-нибудь старикана и он бы тебя всю жизнь держал взаперти! А теперь у тебя есть возможность работать, учиться и встречаться с кем хочешь! Ну и чем ты недовольна?!
— Я не хочу встречаться с тобой! Вообще ни с кем не хочу! — визжала в ответ женщина. — Отойди, убери руки, пшел!
Анна встала из-за стола и подошла вплотную к окну, чтобы хоть на пару шагов подальше отодвинуться от ругающейся пары. Однако тише их голоса не стали, наоборот, ссора разгоралась все сильнее.
— Теперь все женщины свободны! И вообще все люди свободны! — продолжал добиваться своего мужчина. — Все теперь имеют право любить кого угодно и когда захотят. Все! А ты, значит, не хочешь быть свободной, хочешь остаться мещанкой?!
— Я ничего не хочу, ничего! Пусти! — Женский визг стал совсем тонким и внезапно оборвался.
Анна, стоявшая у окна, закрыв уши и зажмурив глаза, не сразу поверила, что скандал закончился. Она вернулась к столу, снова придвинула к себе бумагу, потянулась к торчащему из чернильницы перу… И уже в следующую минуту поняла, что была права, когда не поверила своим ушам. Крики спорящей парочки снова ворвались в ее комнату, теперь — из-за стены, соединяющей с соседней квартирой. Звучали они более глухо, слов было почти не разобрать, но по интонации ругающихся нетрудно было догадаться, что мужчина продолжал настаивать на своем, а женщина пыталась сопротивляться. Анна снова заткнула уши. Крики стали тише, но все равно пробивались через все возведенные преграды. Хотя, возможно, съежившаяся на стуле Анна их на самом деле уже не слышала, и ей только казалось, что какие-то отголоски ссоры долетают до ее ушей.
Просидев так еще несколько минут, она вскочила и, стараясь не прислушиваться к крикам, выбежала в прихожую. Схватив висящее на вешалке пальто, набросила его на одно плечо и торопливо отперла дверь.
На лестнице скандал у соседей тоже был слышен, и Анна поспешно засеменила вниз по ступеням. Навалившись всем телом на тяжелые створки входной двери, она вылетела из подъезда. На улице стояла почти мертвая тишина — так, во всяком случае, показалось ей в первую минуту после того, как крики ее соседей остались позади, отрезанные от нее толстой дверью. И лишь несколько минут спустя, отбежав от своего дома на добрую сотню шагов, Анна снова стала обращать внимание на доносившиеся со всех сторон звуки. Где-то стучала копытами лошадь, где-то завывал мотор автомобиля, какие-то кумушки громко разговаривали за ее спиной… Все было почти так же, как в прежние времена. Разве что лица людей, попадавшихся навстречу, были мрачными, и смотрели они по сторонам затравленными и часто озлобленными взглядами.
Глубоко вздохнув и заставив себя немного успокоиться, Анна медленно пошла по тротуару. Она уже стыдилась своего бегства из дома, но о том, чтобы вернуться, не могло быть и речи. Правда, и ходить в одиночестве по улице не намного лучше. Ей нужно, просто необходимо было с кем-то поговорить, даже не поговорить, а просто посидеть рядом, обменяться понимающими и сочувствующими взглядами, убедиться, что в мире остался хотя бы один человек, который понимает, как ей тяжело. Вот только рядом никого не было.
Задумчиво опустив голову, Ахматова пошла чуть быстрее, перебирая в памяти имена своих знакомых, живших в Петрограде. К кому из них можно зайти на минутку поговорить? Кто еще не сбежал во Францию или какую-нибудь другую страну Европы, кто не слишком бедствует, чтобы принять незваную гостью? Погруженная в эти размышления, она дошла до перекрестка и остановилась. Из всех друзей и приятелей, кого смогла вспомнить Анна, в городе остался всего один человек. До его дома было далеко, но больше ей пойти было некуда, и она, встряхнув головой, решительно двинулась через дорогу. У нее мелькнула было мысль доехать на извозчике, но в кармане пальто лежало всего несколько мелких монет, которых не хватило бы на столь дальний путь. «Тем лучше», — решила Анна. Дорога туда и обратно займет много времени, а значит, домой она вернется лишь поздно вечером, и ее соседи, вероятно, уже будут спать или уйдут куда-нибудь. К тому же, пока будет брести по улицам, окончательно успокоится, приведет мысли в порядок и снова сможет трезво рассуждать о том, что происходит вокруг.
Пройдя несколько кварталов, она все же начала жалеть о том, что ей не хватило денег на извозчика. Поднялся холодный ноябрьский ветер, а убегая из дома, она не захватила с собой ни платка, ни перчаток, да и пальто было слишком тонким для осенней петроградской погоды и почти не грело. Анна подняла воротник, одной рукой прижала его покрепче к шее, а другую руку сунула в карман, надеясь, что так пальцы хоть немного согреются. Но это слабо помогло, она дрожала все сильнее и теперь уже не возвращалась домой только потому, что идти назад ей пришлось бы дольше, чем к дому своего друга. В память настойчиво лезли картины из прошлого, из давно ушедшего детства: как родители кутали ее вместе с сестрами и братьями, как заставляли тепло одеваться осенью и зимой, как пугали их всех обострением туберкулеза. Весной же вся семья начинала готовиться к поездке в Крым, в Евпаторию… В Царском Селе было еще холодно и сыро от талой воды и свисающих с крыш сосулек, а Анна и остальные дети уже видели себя на берегу Черного моря, на жарком, красочном, исцеляющем все болезни юге…
Воспоминания о жизни на море были такими яркими, что на какое-то время Ахматова даже перестала трястись. Мысленно она была в Крыму и шла по дикому пляжу, мимо накатывающихся на берег пенистых волн. Впереди возвышалась окутанная туманной дымкой гора с развалинами древней крепости, над головой жалобно кричали чайки… Было тепло, в воздухе пахло выброшенными на берег водорослями, а на губах чувствовался солоноватый привкус.
