Его вытолкнули из автомобиля, и он вздрогнул от внезапно налетевшего порыва ветра. На секунду отвлекшись от своих мыслей, Гумилев огляделся. Оказалось, что заключенных увезли не так уж и далеко от города. С одной стороны дороги, на которой они остановились, возвышался лес, с другой открывался вид на плохо различимые в туманном воздухе невысокие дома. Николаю даже показалось, что он узнал силуэт порохового завода и складов на Охте. Но как следует осмотреться он не успел — мысли снова вернулись к давно минувшим дням. «Я написал столько стихов… научил писать стольких талантливых поэтов… Нет, это все не то! У меня двое детей… А возможно, даже трое, про сына Ольги Высотской разные слухи были… Но я не успел их вырастить!» — все быстрее перебирал он яркие события своей жизни. И внезапно перед его глазами как наяву вспыхнула картина из прошлого: он сидит в крошечной комнате в Париже, керосиновая лампа освещает лежащее перед ним стихотворение, написанное на вырванном из школьной тетради листе, — первое стихотворение Анны, которое он опубликовал в журнале «Сириус»…
— Все сюда! В ряд! — скомандовал кто-то из тюремщиков.
Еще из одного автомобиля выбралось не меньше десятка мрачных людей в военной форме. Заключенные сбились плотной группой, поглядывая то на них, то на растущие за дорогой деревья. Добежать до них, наверное, можно было бы всего за несколько секунд…
— Стоять!!! — нарушил холодную тишину резкий, визгливый окрик.
Пленники разом обернулись и успели увидеть, как один из их товарищей по несчастью, раньше остальных решившийся скрыться в лесу, упал в снег, не добежав до деревьев пару шагов. Эхо от догнавшего его выстрела прозвучало почти так же громко, как и сам выстрел.
Больше убежать не пытался никто.
Глава XXV
Россия, Петроград, 1922 г.
Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
А. Ахматова
Алое закатное солнце скрылось за горизонтом, но его лучи все еще освещали верхушки растущих вокруг заснеженной поляны сосен. Рыжие сосновые стволы, проглядывающие сквозь ветки, «светились» так ярко и настолько резко выделялись на фоне туманного, погружающегося в сумерки неба, что казались похожими на горящие факелы. Анна стояла посреди поляны, запрокинув голову, и не могла оторвать взгляд от этих горящих теплым закатным светом пятен.
«…Закат ярче всего вспыхивает, когда солнце уже зашло за горизонт, — звучали у нее в ушах слова Николая. — Облака после этого начинают светиться сильнее, становятся красными, как огонь. Такая вот странность — солнца уже нет, а его свет еще виден, причем виден лучше, чем раньше!» Когда он говорил ей об этом, им было жарко, и рядом плескалось теплое летнее море, но солнце тоже готовилось скрыться за горизонтом и освещало все вокруг яркими лучами. Как же верно тогда Николай это подметил! Вот только в стихах так и не изобразил, так и не собрался…
Анна поежилась, поправила теплый платок на голове и еще раз посмотрела на верхушки деревьев. Солнце ушло еще дальше за горизонт, и они засветились еще ярче — все было именно так, как много лет назад рассказывал человек, который ее любил. А она не хотела его слушать и все ждала, когда же он перестанет болтать. Зато теперь его слова постоянно звучали у нее в памяти. «Что он тогда еще сказал? Что угли в костре тоже начинают светиться ярче после того, как огонь погас?» — вспоминала она. Ей очень хотелось сейчас протянуть руки к костру или хотя бы к тлеющим углям, но вокруг был только чистый, слепящий глаза снег, на котором темной полоской выделялись ее собственные следы. Согреться ей было негде.
Бросив последний взгляд на верхушки сосен, Анна зашагала прочь с поляны, стараясь идти по своим следам, чтобы не проваливаться в глубокий снег. Освещенные скрывшимся солнцем деревья остались позади, но их яркие верхушки все еще стояли у нее перед глазами, все еще напоминали о Николае. Лишь после смерти он сам стал для нее «ярче» — только теперь Анна начала по-настоящему понимать его.
Она в последний раз оглянулась назад и посмотрела на сосны. Яркие стволы медленно гасли, и небо над ними тоже постепенно начинало темнеть. Надо было спешить, чтобы добраться в город до темноты. К тому же к ночи на улице наверняка станет еще холоднее, а она и так уже немного простужена.
Анна шла по обочине занесенной снегом дороги, а перед глазами у нее стояла поляна, на которой она только что была. Сколько таких мест она уже видела! Покрытые молодой весенней травой, опавшими осенними листьями или пушистым нетронутым снегом — все эти поля были так похожи друг на друга! Совсем рядом с городом и в десятках километров от него. Каждое из них казалось пустынным и заброшенным, словно на нем вообще никогда не бывали люди. Каждое могло быть могилой Николая…
Правда, чем дальше, тем меньше Анна верила, что сможет найти то место, где не стало ее бывшего супруга. Слухи о том, где происходил расстрел, которые ей удавалось узнать, были слишком неопределенными и ничем не подтвержденными. Могила ее бывшего мужа могла быть где-то совершенно в другом месте, а могла — на одном из тех полей, где она уже побывала. Почти везде ей на глаза попадались небольшие холмики, может, и они — чье-то последнее пристанище? Проверить, так ли это, у Анны не было никакой возможности, и она просто останавливалась перед каждым похожим на могилу возвышением и мысленно еще раз прощалась с Николаем. А потом возвращалась домой и начинала снова всеми путями выискивать хоть какие-то сведения о его расстреле и захоронении.
В этот раз не удалось найти вообще ни одного холмика. И, возможно, именно поэтому ей казалось, что могила, которую она искала, была где-то там, на поляне. А может, дело в том, что именно в этом месте она увидела освещенные солнцем деревья и вспомнила слова Николая о заходящем солнце?..
Анна шла все быстрее. Окраина города приближалась, и, несмотря на сгущающиеся сумерки, впереди уже можно было разглядеть очертания домов. Сугробы стали меньше, снежный наст под ногами сделался более твердым, утоптанным. Почувствовав, что идти стало легче, она перестала сутулиться и с наслаждением выпрямилась. Но тут же снова опустила плечи и голову, придавленная новым воспоминанием: о том, как Николай рассказывал про свои африканские экспедиции. Он тоже шел по густому непроходимому лесу, согнувшись, и радовался, когда его группа выходила на открытое место, где можно было идти прямо. «Да будет ли в этом мире хоть что-то, хотя бы одна вещь, которая не напомнит мне о Николае?» — вздохнула про себя Анна, останавливаясь на обочине. Вопрос был риторическим. Она и так знала, что напоминать о нем ей теперь будет все. До конца ее жизни.
Далеко впереди виднелись приземистые пороховые склады. До города было уже близко, но усталость брала свое, и двигаться быстро Анна не могла. Домой она добралась почти ночью. В городе опять было неспокойно, и она старалась идти только по широким и кое-как освещенным улицам, обходя стороной узкие переулки и проходные дворы-колодцы. А дома, в давно не топленной темной квартире на Казанской улице, ее, как всегда, ждали только темнота, холод и одиночество. Еще более страшное, чем в те времена, когда Николай был жив, но уезжал из России, или в те, когда рядом с Анной был не желающий ничего знать о ее чувствах и мыслях Вольдемар Шилейко. Тогда Ахматова знала, что осталась одна не навсегда, что Николай рано или поздно вернется, а Вольдемар по крайней мере поговорит с ней о своих собственных делах. Теперь же у нее не было никого, ни одного близкого человека, а самое страшное, что не было и надежды на появление такого близкого. Сын Лев далеко, с бабушкой, к которой он с самого раннего детства привязался сильнее, чем к матери. Остальные родственники, друзья и знакомые либо умерли, либо уехали, либо заняты своей нелегкой жизнью и не имеют сил, чтобы помогать кому-то еще. И муж тоже слишком далеко, там, откуда не возвращаются…
