Девушка умылась, тщательно расчесала густые, до плеч,
волосы, подняла высоко на макушку и скрепила заколкой - Эдику нравится, когда
полностью открыта длинная стройная шея. Слегка подкрасила ресницы - совсем
чуть-чуть, чтобы даже догадаться невозможно было, что она делала макияж. Только
глаза оттенить. Надела красивую шелковую пижаму и направилась на кухню варить
кофе, но не удержалась и снова вернулась в спальню. Только на одну минуточку.
Только посмотреть на него. Посмотреть, как он спит легким утренним сном, когда
уже и будильник, поставленный Любой на семь часов, прозвенел, и солнце сквозь неплотно
задернутые шторы заливает светом как раз ту часть кровати, где находится голова
Эдика. Господи, как же она его любит! И его темно-русые волосы, и смешливые
серые глаза, и широкие плечи, и узкие бедра, и длинные ноги. И даже короткие
редкие ресницы на верхнем веке. Такие забавные...
Лицо Эдика чуть дрогнуло, с сожалением прощаясь с остатками
сна, глаза открылись.
- Ты чего? - вяло спросил он, увидев стоящую в дверях
Любу.
- Ничего. Просто смотрю.
- Зачем?
- Так просто. Смотрю, и все. Радуюсь, что ты у меня
есть.
- Не выдумывай.
Он совсем не склонен к романтике и даже не особенно
ласковый. Но это Люба тоже в нем любит. Только бы он не бросил ее, только бы не
влюбился в другую.
- Что ты хочешь на завтрак?
- Как обычно, мюсли с молоком. Что ты каждый раз
спрашиваешь? Я всегда ем на завтрак одно и то же.
Она не обиделась, Эдик всегда немного грубоват, она уже
привыкла. Пока он брился и принимал душ. Люба сварила кофе, насыпала в глубокую
тарелку мюсли из пакета, налила слегка подогретое молоко. Остатки молока еще
немного подержала на огне и залила ими овсяные хлопья с изюмом - ее завтрак.
- Тебе к которому часу на работу? - спросила она
осторожно, понимая, что сейчас может последовать очередной взрыв недовольства:
Эдик либо ходил к десяти утра, либо не ходил вообще. Он работал официантом по
графику "три через три" три дня работал, три дня отдыхал. Вчера у
него был выходной, третий по счету, стало быть, сегодня надо идти в ресторан.
Люба и сама не знала, зачем задала вопрос, имеющий
совершенно очевидный ответ. Наверное, чтобы прервать молчание, которое
неожиданно стало ее тяготить. Как странно! Эдик никогда не был особо
разговорчивым, а уж за едой и вовсе предпочитал помалкивать, и Люба всегда
принимала это как должное. Он так устроен, такой уж у него характер. Но теперь,
после внезапной и какой-то непонятной поездки в Кемерово, ей все время было
тревожно и постоянно хотелось получать доказательства того, что Эдик
по-прежнему принадлежит ей. Ей одной, и больше никому. В качестве подобного
доказательства выступало все, любая мелочь, даже банальный обмен репликами.
Даже просто тот факт, что он разговаривает с ней. Девушка понимала, что ведет
себя глупо, но поделать ничего не могла. Это было выше ее сил.
Однако Эдик ее вопрос проигнорировал, продолжая вычерпывать
ложкой из тарелки мюсли с молоком. Люба решила повторить попытку завязать
разговор.
- Эдинька, а та женщина, к которой ты ездил...
- Что? - он поднял голову и недовольно посмотрел на
нее. - Что женщина? Ты опять? Я же тебе все объяснил! Сколько можно, в конце
концов!
- Не сердись, - торопливо заговорила Люба. - Я только
хотела спросить: тебе нужно будет еще к ней ездить?
- Зачем?
- Ну я не знаю... Опять помочь чем-нибудь, проверить,
все ли в порядке.
- Не знаю, может быть, - неопределенно ответил Эдик. -
А почему ты спросила?
- Я подумала, может быть, мне есть смысл съездить с
тобой? Вдвоем всегда проще проблемы решать. И вообще...
-Что-вообще?
- И тебе не скучно будет.
- Мне никогда не бывает скучно, - отрезал он, отодвигая
пустую тарелку.
- А я без тебя тоскую, - призналась девушка. - Когда
тебя нет, я сама не своя. Возьмешь меня с собой в следующий раз?
- Не знаю. Там видно будет.
Сердце у Любы тревожно заныло. Неужели ее самые худшие
предположения оказываются правильными? У него в Кемерове женщина. И он
собирается снова к ней ехать. А Любу бросит. Господи, подскажи, научи, дай силы
сделать так, чтобы этого не случилось!
Глава 3
Работать со следователем Гмырей Настя Каменская любила.
Борис Витальевич когда-то сам был оперативником, посему проблемы и трудности
сыщицкой жизни знал не понаслышке и относился к ним с пониманием. И никогда не
делал кислую мину, если розыскники приносили ему информацию, добытую со всеми
мыслимыми и немыслимыми нарушениями закона, а садился вместе с ними за стол и
начинал придумывать, как бы придать этим сведениям вполне приличный вид.
- Что-то ты подозрительно хорошо выглядишь, - заявил
Борис Витальевич, едва Настя переступила порог его кабинета. - Влюбилась, что
ли?
- Никак нет, ваше благородие, - шутливо откликнулась
она. - Просто вы меня давно не видели и успели основательно забыть.
- Ну да, тебя забудешь, как же. Садись, рассказывай.
- Да нет уж, это вы рассказывайте. Вы же в деле с
самого начала, а все, что мне ребята из Сокольников поведали, вы и сами знаете.
Ни к сокольнической, ни к какой-либо другой группировке наш убиенный никакого
отношения не имеет, то есть это была не разборка. Что у вас осталось?
- Много чего. Во-первых, то, о чем написали газеты. Я
сегодня имел подробную беседу с мадам Вороновой, режиссером сериала, она меня
кое в чем просветила, но мало в чем убедила. Так что версию убийства с целью
срыва съемок пока оставляем как первоочередную. Далее у нас по списку
следует... что?
- Шантаж, - быстро подсказала Настя. - Жену сценариста
могли похитить, поскольку она стала свидетелем, а могли и с целью шантажа.
Тогда убийство водителя пойдет как устранение помехи к похищению.
- Молодец, - одобрительно кивнул Гмыря. - Цель шантажа?
- Прекращение съемок, например. Или вымогательство
денег. Только у кого?
- Да у Вороновой, у кого же еще. У нее муж - богатый
бизнесмен, у него своя фирма, "Центромедпрепарат" называется. Денег -
куры не клюют. Воронова свое кино на эти деньги снимает, между прочим.
Настя не удержалась и присвистнула. Вот это да!
- Богатый муж - это, конечно, здорово, но все равно
как-то смутно... У Вороновой дети есть?
- Двое.
- Тогда проще было похитить ребенка, ради ребенка уж
она точно раскошелилась бы. А тут жена сценариста. Десятая вода на киселе.
- Не совсем так, Настасья, - покачал головой Гмыря. -
Дети у Вороновой здоровые лбы, в недавнем прошлом - спортсмены, много лет
серьезно занимались плаванием. Одному двадцать один год, другому двадцать
вот-вот исполнится. Таких под мышку не схватишь и втихаря не унесешь.
