- Юрик, с меня коньяк! - радостно заявила она, врываясь
в кабинет к Короткову.
- Не надо, - буркнул Юра, не отрываясь от бумаг, - это
тебе подарок от меня ко дню рождения, который ты, между прочим, нахально зажала
от товарищей по оружию. Я так понимаю, Афоня тебе сказал про Зарубина?
- Сказал, - кивнула Настя, - а как же. Юр, мне очень
стыдно... я хочу сказать, насчет дня рождения... Я думала, ты забыл, вот и не
стала напоминать, а то ты с подарком начал бы суетиться, а у тебя ни времени на
это нет, ни денег. Ты обиделся, да?
Коротков поднял голову, спрятал папку с бумагами в сейф и
хитро улыбнулся.
- Я? Да, обиделся. Страшно и жестоко. Чуть-чуть не
успел, хотел, чтобы Серегу назначили в аккурат к твоему дню рождения, но
просчитался с этими праздниками бесконечными. Но у тебя есть возможность
реабилитироваться.
- Я готова, - быстро ответила Настя. - Говори свои
условия.
- Мы сейчас звоним Зарубину и приглашаем его к тебе. В
теплой дружеской обстановке отмечаем твой день рождения и его назначение,
вводим нашего малыша в курс дела, чтобы завтра прямо с утра он включался в
работу. Идет?
- Идет. А мне можно встречное условие выставить?
- Валяй. Только не зарывайся, - на всякий случай
предупредил Юра.
- По дороге домой мы заедем за китайской едой.
- Что, так понравилось?
- До жути. Кажется, в жизни ничего вкуснее не ела.
Только, Юр, мне еще надо план написать, Афоня там копытами бьет. Но я быстро,
мне пятнадцати минут хватит.
- Кстати, - Коротков с подозрением уставился на Настю,
- что-то ты больно веселая от начальника прискакала. Вы что, общий язык нашли?
- Ну прямо-таки! - Настя с размаху плюхнулась на стул,
вытащила из Юриной пачки сигарету и с наслаждением закурила. - С точностью до
наоборот. Я ему нахамила.
- Ты?! Никогда не поверю, - в голосе Короткова
прозвучала такая убежденность, словно он отстаивал справедливость совершенно
очевидного факта, который не может быть оспорен никогда и ни при каких
обстоятельствах.
- Честное пионерское. Ты знаешь, я пока у Афони сидела,
вдруг вспомнила, что у меня вчера был день рождения. Мне исполнился сорок один
год. Ты понимаешь, Юрик? Сорок один! Я же пятый десяток разменяла! И что же я,
как девчонка-малолетка, всех боюсь? Начальников боюсь, родителей боюсь, даже
просто людей на улице боюсь, а. вдруг меня кто-нибудь обидит, оскорбит, нахамит
мне? Ну сколько же можно всех и всего бояться, а? Что я, рассыплюсь оттого, что
на меня кто-то наорет? Да пусть орут, пусть ругаются, с меня даже волосок не
упадет. И так мне легко стало в эту секунду - ты представить себе не можешь!
Словно груз с плеч упал. Вот я на радостях и брякнула ему то, что думала.
Конечно, не надо было, зря я это сделала. Но зато сколько удовольствия
получила!
- И что же ты ему сказала? - поинтересовался Юра.
- Не скажу. Напомнила кое-что из нашего общего
университетского прошлого.
- А-а-а, понятно. Ну и он что?
- Ничего. Рожа вытянулась, как стираный чулок. И речь
отнялась. Пока он в себя приходил, я успела слинять. У тебя еще много дел?
- Аська, нашу работу никогда до конца не переделаешь.
Поэтому главное в нашей работе что?
- Что? - послушно переспросила она.
- Умение вовремя поставить точку и уйти домой. Катись,
пиши свой план, я пока Зарубина найду.
Через двадцать минут Настя принесла Афанасьеву отпечатанный
на лазерном принтере план работы по версии.
- Разрешите, Вячеслав Михайлович? - Она вошла в кабинет
начальника, стараясь не поднимать глаза выше отполированной поверхности стола
для совещаний. - Вот план, как вы велели.
Афанасьев молча взял бумагу, пробежал ее глазами, положил на
стол. Настя уже горько раскаивалась в своей несдержанности, потому что
понимала: начальник не знает, как себя вести с ней. То ли по-прежнему хамить и
разговаривать, как с нерадивой подчиненной, то ли признать в ней однокурсницу и
взять более дружеский тон, то ли избрать что-нибудь третье, вроде нейтральной
холодной вежливости, дескать, так уж и быть, орать на тебя я не буду, но и
дистанцию сокращать не собираюсь, все-таки хозяин, то бишь начальник, здесь я.
- Я могу идти? - спросила Настя, не дождавшись
словесной реакции полковника на свое появление.
Тот по-прежнему молча кивнул и с деловым видом принялся
рыться в сейфе. Осторожно попятившись, Настя нащупала дверную ручку и тихонько
выскользнула в коридор.
* * *
- У тебя есть детские фотографии?
Вопрос был неопасным, но все равно неприятно резанул
Виктора. Детские фотографии! Они остались дома, у родителей, в Камышове. Но
если бы они были здесь, все равно их нельзя было бы показывать Юле. Слишком
заметна разница между тем лицом, которое у него было когда-то, и тем, которое
он носит сейчас. Между десятилетним мальчиком и тридцатитрехлетним мужчиной
общего, конечно, не так уж много, но ни при каком раскладе курносый нос не
может превратиться в горбатый, а округлый подбородок - в раздвоенный с ямочкой.
- Есть, наверное, где-то у родителей, - ответил он как
можно небрежнее.
- А студенческие? - не отставала девушка. Ха,
студенческие! Можно подумать, он студентом был! Техникум закончил и на этом с
учебой завязал. Но легенда есть легенда, и согласно ей Виктор Слуцевич закончил
какой-то коммерческий институт по какой-то невнятной специальности, которую
давно и прочно забыл, ибо к его нынешней работе эта специальность никакого
отношения не имела. Диплом у него, естественно, был, корочки он получил в комплекте
вместе с новым паспортом, водительскими правами и еще целой кучей бумажек.
- Да нет же, детка, я свои изображения не
коллекционирую. Зачем тебе мои .фотографии?
- Хочу посмотреть, каким ты был раньше.
- Зачем?
- Просто интересно.
- Не понимаю, - Виктор пожал плечами, - какой интерес
копаться в прошлом человека? Ты же сегодня общаешься со мной сегодняшним, а не
с тем, каким я был когда-то. Так какая тебе разница, каким я был?
- Никакой, - легко согласилась Юля, и Виктор с
удивлением заметил, что произнесла она это с явным облегчением. Ну и девчонка!
И что у нее в голове делается, хотел бы он знать. Смотреть детские и юношеские
фотографии ей явно неинтересно, тогда зачем спрашивала?
Сегодня после ужина в ресторане он пригласил Юлю к себе
домой. Девушка спокойно согласилась, но в ней было столько прохладного
равнодушия, что Виктор засомневался, а понимает ли она вообще, что означает ее
готовность пойти в гости к малознакомому, в сущности, мужчине, который
оказывает ей столь явные знаки сексуального внимания, что их невозможно даже
при самой буйной фантазии принять за желание вместе почитать Шекспира или
послушать за чашечкой кофе концерт для фортепиано с оркестром. Вот уже полчаса
они находятся в его квартире. Юля сидит на диване, забравшись на него с ногами
и свернувшись гибким клубочком, не отстраняется, когда Виктор прикасается то к
ее плечу, то к руке, то к бедру, не вздрагивает, но и не дает понять, что ждет
продолжения. Словно ей абсолютно безразлично, потащит он ее в постель или нет.
Охотно поддерживает разговор, но не предпринимает ни малейших попыток оживить
его, когда тема внезапно иссякает и повисает глухая пауза. Не задает никаких
вопросов. Только вот про фотографии спросила, и то непонятно зачем, ведь
очевидно же, что смотреть снимки ей не хочется.
