- Ну, как тебе мое жилье? - поинтересовался Виктор. Юля
лениво повернула голову, обвела глазами комнату.
- Уютно, - с легкой улыбкой сказала она. - Но
несовременно как-то. Сейчас мало у кого встречается такой вкус, как у тебя. Ты
принципиально придерживаешься классики или это эпатаж? Не хочешь быть как все?
Ох ты елки-палки! Знала бы она... Виктору нравились чистые
четкие линии стиля "модерн", он мечтал о том, чтобы у него был свой
дом, оформленный в вызывающе ярких тонах, весь в металле, стекле и пластике.
Если столик - то непременно на одной тонкой ножке и со стеклянной столешницей,
ни в коем случае не округлой формы. Кресла и диваны с прямоугольными спинками,
обитые черной и белой кожей. В ванной комнате - черная с белым плитка. Стены -
синие или фиолетовые. Черный потолок. Ядовито-красная кухня. Оригинальные
напольные светильники. И все по дизайну и материалам должно быть легким,
воздушным и обязательно с острыми углами. Таким видел свой дом Юрка Симонов, и
именно поэтому квартира Виктора Слуцевича оказалась прямой противоположностью.
Темные приглушенные тона, тяжелая классическая мебель из натурального дерева,
тяжелые мягкие кресла и диван/плотные шторы, почти не пропускающие дневной
свет. Он ненавидел свое жилище и в то же время чувствовал, что привыкает к
нему, и даже что-то внутри его самого начинает меняться, становится более
приглушенным, менее вызывающим. Одновременно с раздражением обстановка в
квартире странным образом вызывала в нем чувство покоя и надежности. Сюда не
хотелось приглашать гостей, устраивать шумные сборища с выпивкой и девочками.
Здесь ему хотелось часами сидеть неподвижно, уставившись в телевизор или в
книгу. И это тоже было новым в его жизни. Энергичный, мобильный, ни секунды не
сидящий на месте Юрка Симонов медленно умирал в нем. А кто рождался вместо
него? Неизвестно. Он инстинктивно противился рождению и формированию этого
нового существа внутри себя, поэтому за полгода так и не сделал того, что велел
ему тот умник специалист-психолог. Не завел новых друзей, не обзавелся
постоянной женщиной. "Новую жизнь нужно создавать, конструировать
сознательно и целенаправленно, поучал тот. - Жизнь - это не только
биологический процесс, состоящий из сна, принятия пищи, отправления
естественных потребностей и секса. Жизнь - это твой круг общения, совместные
посиделки, участие в делах твоих друзей, отношения с женщиной. Это все то, что
рождает общие интересы, общие разговоры и впоследствии - общие воспоминания. Ты
должен жить так, чтобы самое позднее через год иметь возможность по любому
поводу рассказать случай из своей жизни. Из новой, заметь себе, жизни, а не из
той, прежней. Ты должен за год набить свою записную книжку новыми телефонами, а
свою жизнь - переживаниями, событиями и фактами, которые полноценно заменят
переживания, события и факты предыдущих тридцати лет".
В первый раз, когда Виктор это услышал, слова психолога
показались ему уж больно мудреными. Он в них почти ничего не понял. И только
спустя несколько месяцев начал понемногу постигать их смысл. Вот Юлька спросила
про фотографии, а ему и показать-то нечего, хотя было бы вполне уместно достать
альбом или пачку снимков и пуститься в объяснения: это мы с друзьями на
рыбалке, а это мы на даче, шашлыки делаем, а вот это мы ездили на море
отдыхать, а это... ну, это так, одна знакомая, бывшая, можно сказать, ничего
серьезного. У него, как у любого нормального человека должно быть прошлое, а он
за полгода прошлым так и не обзавелся. Полгода псу под хвост, полгода он
цепляется за свою личность, всячески сопротивляясь ее разрушению и пытаясь
сохранить все, что можно. А нужно ли? Вот взять да и закрутить романчик с этой
чистенькой молоденькой студенточкой, ребенка ей заделать, жениться. А что, чем
плохо? Еще и фамилию сменить, некоторые мужики так делают. Никогда у него не
было таких девочек Виктор про себя называл их "приличными", - с ними
ему было скучно и тягостно, он не знал, о чем с ними разговаривать и чем их
развлекать, потому что, кроме выпивки и постели, ничего не мог им предложить.
Не в консерваторию же с ними ходить, в самом-то деле!
Хотя Юля не очень-то похожа на них, во всяком случае, в
излишней разговорчивости ее заподозрить трудно. Он молчит - и она тоже молчит,
смотрит то на него, то по сторонам своими темными глазищами, сидит неподвижно,
как статуэтка. Странная она все-таки...
- Ты останешься до утра? - без обиняков спросил Виктор.
- Не знаю, мне нужно позвонить.
- Кому?
- Домой, родителям.
- И что, они могут не разрешить?
- Могут.
Да уж, многословием эта девочка не страдает, это точно.
- А от чего зависит их разрешение? - поинтересовался
он. - Если у подружки - то можно, а если у друга - то нельзя?
- Нет, все зависит от здоровья маминой тетушки. Она уже
старенькая, и если она плохо себя чувствует, я приезжаю к ней ночевать, чтобы в
случае чего сделать укол или вызвать "неотложку".
- Значит, в отношениях с мужчинами родители тебя не
ограничивают? удивился Виктор. - Они у тебя такие передовые, продвинутые?
- Они нормальные. И прекрасно понимают, что если я
захочу с кем-то переспать, то легко сделаю это и днем, так что требование
ночевать дома ничего не решает и не меняет. Ты хочешь, чтобы я позвонила?
- А ты сама? Ты сама хочешь остаться?
На лице Юли проступило такое выражение, словно она
собирается сказать: "Мне все равно". Виктор на сто процентов уверен был,
что услышит именно эти слова, и несказанно удивился, когда она произнесла:
- Пока хочу. Но если потом передумаю, я полагаю, ничто
не помешает мне встать и уйти. Правда?
- Да, конечно, - растерянно пробормотал он. Черт
возьми, они совсем другие, эти девочки поколения девяностых. Когда ему самому
было столько, сколько сейчас Юле, его ровесницы так себя не вели. Вернее,
вели-то они себя точно так же, оставались на ночь даже не во второй, а в первый
же день знакомства, шли в гости к незнакомым мужикам и ничего не боялись, или
же наоборот, отчаянно боялись и ни за что не соглашались идти в чужой дом. Но
чтобы вот так хладнокровно пойти к мужчине, о котором ничего не знаешь, и при
этом допускать, что он может оказаться насильником или полным придурком, садистом
или еще каким-нибудь уродом, и при этом еще рассчитывать на то, что она сможет
уйти, если ей что-то не понравится... Девочка двадцать первого века. А может,
просто московская девочка? Говорят, столичные девицы отличаются от
провинциальных. Интересно, чем? Может, именно этим? Знают обо всех темных и
грязных сторонах жизни, но со столичным высокомерием полагают, что сумеют
справиться с ситуацией, ведь они такие умные, такие продвинутые.
Юлина родственница оказалась в полном-здравии, и девушка
предупредила родителей, что ночевать не придет. Положив трубку, она снова
замолкла, неподвижно сидя на диване и обхватив руками прижатые к груди колени.
Ну вот, теперь надо что-то делать, что-то сказать или хотя бы кофе
предложить... Или, может, сразу в спальню ее вести? Виктор эаметался. Девочка
ему очень нравится, она принадлежит как Раз к тому типу женщин, от которых он
обычно мгновенно терял самообладание - невысокая, тоненькая, темноволосая,
смуглая. И волосы. Главное - длинные волосы, густые, прямые, шелковистые и
блестящие. От таких волос он просто балдел. Ему захотелось немедленно схватить
Юлю в охапку, на руках отнести в спальню, бросить на кровать, сорвать с себя
рубашку и прижаться всей грудью к этим прохладным и свежим, как родниковая
вода, волосам. Но почему-то казалось, что такой порыв будет неуместным и даже
каким-то... плебейским, что ли. В нем бурлил бешеный темперамент молодого
здорового самца, он хотел эту девочку немедленно, здесь и сейчас, но она
выглядела такой холодной и рассудочной, что Виктор терялся.
