А если он приедет на следующий день — что тогда она станет делать? Просто проглотит это да еще и выразит благодарность?
Элинор начала сердито ходить по комнате. Напрасно он вздумал играть с ней в подобные игры…
— Что это так разозлило тебя? — раздался из дверей голос Николаса.
Она резко повернулась к нему:
— Где ты был?
— В пути, — осторожно произнес он, но затем его лицо потеплело от счастливой улыбки. — А ты похожа на разъяренную тигрицу. Тебе ужасно идет.
Элинор, помедлив, села.
— Ты специально приехал позже, зная, что это приведет меня в бешенство…
Улыбка исчезла с его лица, и былая невозмутимость снова вернулась к нему.
— Еще только девять часов.
Вспомнив совет мисс Херстмен, Элинор взглянула на его руки, которыми Николас неистово сжимал перчатки.
— Итак, — сказала она уже более спокойно, — по-твоему, я должна была вообще не ложиться, если бы ты появился за минуту до двенадцати?
Внимательно оглядев ее, как будто она на самом деле была разъяренной тигрицей, Николас вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Затем он придвинул стул поближе к ней.
— Я знал, что ты по-прежнему ложишься рано.
Элинор прикусила губу.
— Поэтому и явился как можно позже.
Он мрачно улыбнулся.
— У меня тоже есть гордость. Тебе это не приходило в голову?
Она вздохнула:
— Мне нет, а вот мисс Херстмен предполагала нечто подобное. Может быть, тебе следовало жениться на ней?
— Интересная мысль, — задумчиво протянул Николас. — Но я женился на тебе.
— Какое несчастье, не правда ли? — Элинор сокрушенно покачала головой. — Ты стараешься ради меня сделать все как лучше, но я больше не намерена жить, подбирая крохи.
Внезапно Николас вскочил и, подойдя к ней вплотную, поднял ее со стула.
— Элинор, что мы делаем? Мой Бог, неужели мне нужно совершить нечто ужасное, чтобы покончить с этим вздором!
— Так! — прошипела она, заходясь от ярости. — Как ты ни старался, твое хваленое самообладание покинуло тебя! Меня собираются снова изнасиловать?
Его руки упали словно неживые. Наступила мертвая тишина. Элинор даже боялась дышать.
Медленно он вернулся на свое место и не спеша сел.
«Что я наделала», — спрашивала себя Элинор снова и снова. Рухнув на свой стул, она тревожно смотрела на него, прижав дрожащие руки к губам.
В глазах Николаса она не заметила ни злобы, ни отвращения, одно лишь безнадежное отчаяние.
— Дорогая, давай начнем сначала. Я приехал поздно. Извини, если это огорчило тебя. Ты велела мне уехать на три недели, поэтому я и вернулся назад ровно через три недели за минуту до того часа, когда ты произнесла свои слова в тот злополучный вечер. Я думал о тебе все эти три недели. Мой отъезд был не самой удачной идеей.
— Нет, не самой, — тихо подтвердила Элинор.
— Теперь не время играть в подобные игры. Скажи мне, ты хочешь, чтобы я остался или чтобы я ушел?
Он был так холоден, так рассудителен. Элинор помнила слова, сказанные Люсьену, и хотела добиться от него правды. Где же сейчас эта правда?
— Ты любишь меня?
Румянец коснулся его щек. Он нервно рассмеялся.
— Люблю так сильно, что не могу найти слов, которые способны передать это. Поэтому прости, что позаимствую: «Напрасно призываю я вселенную спасти тебя. О, моя Роза! В тебе самой мое спасение…»
Слова плыли, наполняя пространство комнаты, и наконец достигли ее сердца.
— Как ты полагаешь, почему я так сильно хотел вернуть тебя назад?
— Но ты никогда и не терял меня, Николас. Я думала, ты просто пытался сделать что-то с нашим браком.
Он покачал головой:
— Как однажды сказала мисс Херстмен, я сам испортил мое творение. Чем я могу оправдаться теперь? Ты моя жизнь, клянусь. Рядом с тобой все другие женщины выглядят восковыми куклами… Могу я прикоснуться к тебе?
Элинор взглянула на него, сияя от счастья и… смущения.
Она сама бросилась в его объятия, и Николас поймал ее на полдороги. Сначала они целовались неловко, потом с отчаянием, потом с удовлетворением, пока он не прервал это судорожное проявление чувств и не повел ее к софе.
Нежно покусывая ее ухо, он пробормотал:
— Скажи мне, я принят назад как твой муж, или ты всего лишь собираешься завести со мной роман?
Она посмеивалась, чувствуя тепло, ласку и жмурясь от удовольствия.
— Хм… Надо подумать, что бы предпочесть…
— И то и другое, — посоветовал он. — У нас будет такой грандиозный роман, которого не знала ни одна семейная пара.
Элинор довольно вздохнула.
— Интересно, за что ты любишь меня? Я такая обыкновенная.
— Напрашиваешься на комплимент, моя милая? Ты умная, храбрая, благородная и, слава Богу, тебе не откажешь в чувстве юмора. Для меня в целом мире нет женщины красивее тебя. Ты совершенно неподражаема. — Николас расстегнул высокий воротничок платья и нежно притронулся губами к ее шее. — Слова бессильны выразить это, — сказал он тихо, глядя в лучистые голубые глаза, — Ты нужна мне вся целиком. А сейчас, — он, дразня, поцеловал кончик ее носа, — ты должна сказать мне, почему любишь меня? Если, конечно, любишь… Ты никогда не говорила мне это.
Элинор смотрела на мужа и с изумлением видела его неуверенность. На этот раз он ничего не играл, так было на самом деле.
Она подняла руку и погладила его по лицу.
— Ты такой замечательный, что любая женщина могла бы полюбить тебя, и… я думаю, многие любили.
Огонь зажегся в его глазах, огонь радости и страсти, но там не было и намека на раскаяние. Однако когда он улыбнулся в ответ на ее слова, она забыла об этом.
— Ты будешь ревнивой женой? — спросил Николас с улыбкой.
— Боюсь, что так.
— Тогда и я буду ревнивым мужем. — Он притянул ее подбородок ближе к себе и напустил на себя серьезный вид. — Тебе придется покончить с этой толпой юных воздыхателей, которые крутятся вокруг тебя целый год.
— Звучит впечатляюще. Ты знаешь, что Люсьен приезжал сюда?
— Да. Ему нужен друг.
— Ему нужна жена.
— Ему нужны и друг, и жена…
Они снова погрузились в радость прикосновений. Платье Элинор было в полном беспорядке, когда она как бы между прочим сказала:
— Твой брат тоже навестил меня.
