Голос Камаля делался все слабее и слабее. Наконец он сделал мне знак рукой и замолчал. Ему было трудно дышать, он словно приходил в себя после долгого бега. Так продолжалось некоторое время. Меня посетило удивительное чувство, что разговор кончился. Так бывает, когда сказано все, и дальше будет лишь пережевывание прежнего. Камаль сказал все, что хотел или мог сказать.
— А второй вопрос, с которым ты пришел? — спросила я.
Накал прошел, и теперь предо мной уже не тот, с кем я разговаривала. Странное, путаное ощущение. Я беседую с человеком и одновременно не говорю с ним или говорю не с ним или, может быть, говорю не только с ним. А с кем? Любое фантастическое допущение может оказаться правдой, принять которую означает разрушить мир, окружающий меня. Разрушить все то, что я думаю о нем. Разрушить мироописание, а именно оно и является реальностью.
Современный человек, даже самый религиозный, не верит в существование богов до конца, до одуряющей убежденности, до прогулок по воде. Поэтому сама мысль о божественном вмешательстве в его жизнь — это табу. Эта мысль приводит человека, выросшего на асфальтовых равнинах мегаполисов, в ужас. Почему?
Люди, являющиеся продуктом современного общества, верят, как в последнюю истину, в превосходство человека над природой. Им вдолбили со школьной скамьи тот факт, что человек — вершина эволюции, невероятный апогей всего на свете, конечный результат естественного отбора, длящегося миллионы лет. Какая невероятная самонадеянность! Но люди верят в это. И теперь их обуревает страх, когда природа, вдруг не заметив человека, задевает его своим крылом, сравнивая с землей все его могущество и превосходство. Для человека, верящего в несокрушимость железобетонных стен и непогрешимость компьютерных систем, дико даже думать, что есть на свете существа более могущественные, чем он сам. Существа иного порядка. Те, кто перешел на другой уровень общения с окружающей действительностью, став частью ее самой.
И когда что-то происходит и через занавеси обыкновенного урбанистического общепринятого миро-описания прорывается свет чего-то запредельного, то все рушится вокруг человека, и он начинает видеть вещи или просто тени вещей, которые были до. этого скрыты за плотными шторами стандартной схемы мира. Сознание, старательно загнанное в рамки учения о человеке, как о Венце всего сущего, пасует перед собственной ничтожностью.
Я не исключение, я такая же, как и они, как и все остальные маленькие люди этого мира.
Камаль задумчиво смотрел на меня, и было видно, что мысли его находятся где-то невероятно далеко. Он что-то просчитывал, искал решения, а может быть, искал задачи к этим решениям. Такое тоже( бывает и это гораздо сложнее.
— Второй вопрос — следствие всего вышесказанного — наконец произнес он. — Понимаешь, в определенный момент мне вдруг захотелось… Нет, даже не так. Не захотелось. Это чувство гораздо сильнее, чем желание. Я вдруг понял, что должен пойти к тебе и сказать все то, что ты слышала. Слова появлялись в моем сознании, как будто я видел их на экране монитора у тебя за спиной, хотя это довольно примитивное сравнение. Я должен был сказать тебе то, что сказал. Более того. Я отлично понимал все то, о чем тут шла речь. Это не было похоже на банальное внушение или подчинение каким-то внешним силам. Это рождалось у меня внутри. Все слова были моими словами. Но в то же время они были мне чужими. Я отдаю себе отчет, что все, о чем я говорил, вложено в мои уста, в мой разум. Кем? Как? Откуда? Я не знаю. Но если учесть тему нашего разговора, то выводы могут быть несколько неординарными.
— Равно как и сам разговор?
— Наверное, так. Однако это не главное. В нашей беседе есть вторая сторона, которая мне не совсем нравится.
— А тот факт, что мысли были вложены тебе в голову, тебя не пугает?
— Не совсем так. Не вложены. Они рождались внутри меня, будучи частью меня, так же, как я являюсь частью природы и всего вокруг меня. Это невозможно объяснить словами, я могу только пытаться, и право на ошибку остается за мной. Когда говоришь что-либо подобное, никак не обойтись без понятий, которые признаны архаичными и даже смешными.
— Кем признаны?
— Обществом. Как только мы переступаем в беседе границу естественного, вторгаясь в область сверхъестественного, любой разговор приобретает оттенок нелепицы. Человек, который громко говорит “Бог”, сильно рискует многим: от карьеры до личной свободы. Впрочем, разговор сейчас не об этом.
— Хорошо, так что же тебе не нравится больше всего?
— Следствия, конечно, — Камаль улыбнулся. — Как ты сама знаешь, из любого события, разговора или действия вытекают следствия. Причем наиболее мрачные из них обычно берут начало из разного рода оговорок или незначительных частей информации, проскальзывающих в разговоре. Самое интересное — это выводы.
— И каковы они на сей раз?
Камаль на мгновение поднял брови домиком.
— Я буду говорить на языке, который может быть непонятен обществу, но ты им владеешь. Не знаю всех подробностей дела, о котором шла речь. Однако Система, чем бы она ни была, способна реагировать, пусть не всегда осознанно, но тем опасней. Система будет реагировать на тебя, на то, что ты делаешь или должна сделать в ближайшем будущем. И в другое время ты получила бы поддержку. Но сейчас… — Камалю с трудом давались эти слова. — Сейчас тут идет другая война. Ты оказала нам огромную помощь. Но эти люди доверили мне свои жизни, и я не могу рисковать ими. У них другие цели, они не ищут свободы от Системы, они просто хотят сейчас выжить и отстоять право на свою культуру, на свою независимость. Мы сражались на одном фронте, и я хочу помочь тебе в том бою, который ведешь ты. Если увидишь какую-либо вещь, которая нам по плечу, только сообщи нам. Все будет сделано в кратчайшие сроки. На эту линию будут направлены все резервы.
— Абдул, ты ходишь вокруг да около. Чем-то напоминаешь кота.
— Возможно, — Камаль улыбнулся. — Можно сказать прямее. Я боюсь реакции Системы. Тот факт, что реагирует она довольно хаотично и не направленно, только ухудшает дело. Тебя уже пытались убрать. Глупо и непрофессионально, но пытались. Следующим шагом может быть что-то вроде “случайного” ядерного удара. Так слепец в панике бьет палкой направо и налево, может быть, попадет в камень, а может — в голову ребенка. Я отвечаю за этих людей и в том числе за их жизни. “Калиюга” окажет тебе любую помощь, в любой точке земного шара. Но, к сожалению, мы должны расстаться. По крайней мере, на некоторое время. У тебя свой путь. Я не знаю куда, я не знаю зачем. Я с уверенностью могу сказать лишь одно: этот разговор — предупреждение. Сигнал перед взрывом. Когда уже запалили бикфордов шнур и процесс неостановим. Этот разговор… он запустил какой-то обратный отсчет для тебя. И чем больше ты будешь двигаться, тем меньше шансов ты оставишь противнику.
— Откуда ты это знаешь?
— Я не знаю, — Камаль спрятал лицо в ладонях, с шипением выдохнул воздух. — Я только чувствую это тиканье огромного секундомера. В искусстве лидера предвидение играет значительную роль. Я не знаю, что это значит, но время уходит. Может быть, твое, может быть, всего мира. Тебе нельзя оставаться тут.
