— Но это твое единственное удовольствие, — возразил Кристиан.
— Да, капитан «Черного лебедя» — это важная часть меня. Но теперь я от этого отказался. Один, а лучше два мальчика в детской — и я снова свободен.
— Ты знаешь, сколько времени может уйти на это? — поинтересовался Кристиан.
— Думаю, я достаточно силен в арифметике.
— Три года или даже больше без «Черного лебедя»? Ты не сможешь.
— Я могу сделать все, что задумал.
— Тебе необходимо жениться, — заключил Робин. — Нет, я говорю не как безумно влюбленный. Тебе нужна семья, а единственный способ иметь настоящую семью — это создать собственную. Во всяком случае, это встряхнет твою упорядоченную жизнь сильнее любого исправления.
— В моей упорядоченной жизни нет ничего плохого, — отозвался Торн, строго обуздывая свой нрав. — И хаос начнется, только если я влюблюсь. Я намерен заключить разумный брак с той, которая согласится нести бремя обязанностей герцогини!
— Неужели ты серьезно? — не поверил Кристиан.
— Сомневаюсь, что по характеру я способен на безумную страсть.
— Способен. Я видел тебя на «Лебеде».
— Шхуна, конечно, женского рода, но она не женщина.
— Но в тебе таится огонь. И когда-нибудь он вспыхнет.
— А как же ты? — не сдавался Торн. — Ты же настоящий ад.
— И могу гореть без прмех. Имея целый выводок братьев, я не несу никакой ответственности.
— За то, что один из нас полностью свободен! — провозгласил Робин, подняв бокал.
Они все выпили, и миновал еще один неприятный момент, но Торн убрал графин, пока Робин не успел снова наполнить бокалы.
— Завтра ты должен быть в форме.
— Сегодня, — поправил его Кристиан и, потянувшись, встал. — Пробило час. Иди в постель, Робин, иначе разочаруешь свою невесту.
— Такого еще не бывало.
Робин блаженно улыбнулся, и Торн с Кристианом ушли.
— Он счастлив, — сказал Кристиан, когда они шли по коридору.
— Да.
— Почему ты так враждебно настроен по отношению к лорду Ротгару?
Вопрос был серьезным, и Торн тщательно обдумывал ответ.
— У него слишком много власти. Многие хотят нейтрализовать его, а у меня есть преимущество, так как я обладаю более высоким титулом, чем он.
— Для тебя гораздо безопаснее получать свои острые ощущения на «Черном лебеде».
— Джозеф, — чуть позже обратился Торн к своему камердинеру, — ты думаешь, я ищу приключений?
Камердинер, тихий, уравновешенный мужчина, на десять лет старше Торна, одевал его с тех пор, как Торну исполнилось четырнадцать и он стал посещать двор и различные светские приемы. Между ними не было секретов.
Или вернее, существовало лишь несколько.
— Возможно, вы немного беспокойны в эти дни, сэр. С тех пор как решили не выходить в море.
— Мне следует жениться? — надев халат, задал вопрос Торн.
— Только когда вы этого захотите, сэр.
— А если я никогда не захочу?
— Мир не погибнет, если закончится род Айторнов, сэр.
— Это кощунство. Ты же знаешь, что я хочу жениться.
Робин прав — приманкой была семья. Торн подумывал поближе познакомиться с одной из сестер Кристиана, потому что ему нравилось это большое дружное семейство, но в брак нужно вступать по любви, а не по расчету.
— Мне нужна жена, чтобы управлять моими домами и встречать гостей на приемах, которые я устраиваю, — продолжал Торн, понимая, что уговаривает сам себя. — Нужен кто-то, кому можно покупать драгоценности, которые потом станут фамильными, кто-то, кто будет для продолжения рода вынашивать здоровых детей.
Детей, которых он будет учить ходить на лодках по озеру, которые будут играть в пиратов и Робина Гуда…
— Все в свое время, сэр. Вы найдете именно ту женщину, которая нужна.
— Надеюсь, так, — согласился Торн и зевнул. — Если жениться не на той, это будет ад на земле.
Глава 6
Айторн-Хаус, Лондон
Сентябрь 1764 года
— Сюда, мадам. — Служанка, нервничая, указала на-простую дверь в конце короткого коридора для слуг. — Он приведет вас к нескольким спальням, мадам, но они не все открыты для приглашенных. Потом поверните направо, и вы увидите гостей. — Хотя служанке уже исполнилось тридцать, она, как встревоженный ребенок, скрестила под фартуком пальцы. — Если вас поймают, вы же не скажете, что это я позволила вам войти, правда, мадам? Для леди Фаулер я делаю все, что могу, но мне необходимо это место. Этот дом совсем не такой плохой. Герцог держит свой грех где-то в другом месте. Здесь только выпивают и играют…
— Никто не узнает, что кто-то в этом доме помогал мне, — коснувшись локтя служанки, успокоила ее Белла. — Теперь возвращайтесь к своим обязанностям и вообще забудьте обо мне. Спасибо вам.
Служанка сделала реверанс и поспешно убежала. Белла, хотя у нее и не было намерения убегать, смотрела на дверь с таким же страхом, что и служанка. Она проникла в дом дворянина — если быть точной, герцога. И что еще хуже, она собиралась вторгнуться в избранное общество самых высокопоставленных аристократов.
От этой мысли Белла содрогнулась.
Леди Фаулер получила записку от служанки, напуганной тем, что герцог должен устроить у себя Олимпийскую пирушку, ежегодный безнравственный бал-маскарад для лондонской элиты. Слуг заставят одеться в непристойные одежды, что же ей делать? — спрашивала служанка.
Леди Фаулер увидела в этом прежде всего возможность разузнать самые страшные секреты тех, кто управляет страной и пишет ее законы. Для этого служанка должна была провести в дом одну из соратниц леди Фаулер — но кого? В итоге выбор пал на Беллу — или, вернее, на Беллону Флинт. Белла успешно осуществила свой первоначальный план и стала Беллоной Флинт — некрасивой угрюмой девушкой со сходящимися на переносице бровями и маленькой бородавкой на носу. Она сняла небольшой домик недалеко от леди Фаулер и проводила все свои дни в ее доме, копируя послания и по возможности оказывая всяческие услуги. Однако через пять месяцев Белла начала освобождаться от увлеченности этой леди, ее окружением и ее работой.
Леди Фаулер, несчастная женщина, получила от мужа прискорбную болезнь, подорвавшую ее здоровье; теперь она была почти прикована к кровати и, возможно, тронулась рассудком. Ее послания переросли в скандальные призывы, а теперь она затеяла опасную игру, провозглашая гневные, обличительные тирады на политические темы. Многие из ее стаи разочаровались в ней, но они были робкими птичками, не способными протестовать. Белла робкой не была, но не знала, что делать, и подумывала, не уехать ли.
