— Конечно, сэр, — ответил Торн, хотя Белла заметила, как он поморщился. — Поужинаете со мной завтра вечером?
Они договорились о времени, и лорд Фортескью, коснувшись своей мокрой шляпы, уехал. Белла удивлялась, почему Торн просто не исправил ошибку.
— О чем вы думаете? Скверно выдавать себя за брата, но пригласить лорда Фортескью на ужин?! В такую погоду он, вероятно, не заметил различия, но за столом…
— Доверьтесь мне, — спокойно остановил ее Торн. — Мы с братом очень похожи.
— Но он герцог, а вы морской капитан. Почему просто не поправить лорда и не сказать ему, кто вы?
— Я не подозревал, что он захочет встретиться еще раз.
— Он хочет поговорить о политике. — Белла смахнула с носа каплю. — Вы же ничего не знаете о политике.
— Не знаю?
— Не столько, сколько должен знать ваш брат.
— Верно, — согласился он с вызывающей раздражение загадочной улыбкой. — Однако азы я все же знаю. Вопрос в том, следует ли присутствовать вам?
— Нет, — твердо заявила Белла. — Я не желаю принимать в этом участия, ведь лорд Фортескью был другом моего отца. Он не обратил на меня внимания, но все же может узнать.
— Интересно.
— Вы не можете отказаться? — предложила Белла. — Уверена: выдать себя за герцога — это все равно что совершить предательство.
— Белла, доверьтесь мне, — сказал Торн, возможно, просто издеваясь над ней.
— Не можешь ли ты «вразумить его? — спросила Белла, открыв корзинку.
Кошкины глаза на мгновение приоткрылись до узких щелочек, а потом снова закрылись; этот безмолвный ответ явно означал «нет».
— Это может помешать моему возмездию, — заявила Белла несносному капитану. — И если вы еще раз произнесете «доверьтесь мне», я… я воткну в вас свою шляпную булавку.
Торн только рассмеялся.
Гостиница «Олень и заяц» радушно встретила их полотенцами, гудящими каминами и горячим пуншем. Белла воспользовалась всем этим, а Торн куда-то исчез, и она мгновенно забеспокоилась, что оскорбила его своими возражениями.
Переодевшись в сухую одежду, Белла с чашкой горячего пунша уже уютно устроилась перед горящим в гостиной камином, когда появился Торн, вытирая волосы полотенцем. Он был без куртки, только в жилете поверх рубашки.
— Куда вы ходили? — спросила она. — Отменить назначенную встречу с лордом Фортескью?
— Нет. — Налив себе пунша, он сел. — Хозяин гостиницы передал мне записку. Из «Старого дуба».
— Вы были там? Сейчас?
Ей была ненавистна мысль, что он опять посещал бордель, хотя бы на короткое время.
— Очень недолго, — многозначительно ответил он. — Огастус будет здесь завтра.
Эта новость, очевидно, обрадовала Торна, а у Беллы внутри все сжалось. Завтра. Завтра все могло закончиться.
— Превосходно. Значит, нужно быстро осуществлять планы.
— Новые планы. — Наклонившись вперед, Торн снова наполнил свою чашку и предложил налить Белле еще, но она отрицательно покачала головой. — Завтра здесь, в Апстоне, состоится суд магистратов. Ваш брат будет здесь как должностное лицо.
— Но ведь нам от этого никакой пользы? Если только потом он не пойдет в «Дуб».
— «Дуб» придет к нему. — Торн с удовольствием выпил. — Три судьи проводят заседание суда здесь в «Олене и зайце» и потом остаются на ночь.
— Он остановится в этой гостинице? А что, если наши дорожки пересекутся? Он узнает меня!
— Такую, какая вы сейчас, — вероятно, нет. После своих судебных обязанностей судьи наслаждаются дружеским ужином и весело проводят время, а это подразумевает карточную игру и… и, простите, проституток.
— Здесь?
— Здесь. В той самой комнате на первом этаже, где они проводят суд. Миссис Каллоуэй отправляет сюда трех женщин, и они попадают в комнату через окно. Никто не станет перечить судьям. Они контролируют все вопросы торговли и следят за соблюдением законов. И если кто-то оскорбит их, всегда можно найти какое-нибудь нарушение.
— Отвратительно.
— Но в данный момент это не наша забота. Веселье становится разнузданным, и каше разоблачение, возможно, сведется к тому, чтобы просто открыть занавес. Еще пунша? — предложил Торн, и Белла протянула свою чашку.
— И как мы откроем занавес? — спросила она, сделав большой глоток. — Мы не сможем проникнуть в комнату.
— Вам нельзя появляться поблизости, но я смогу найти предлог войти туда.
— И сделать так, чтобы посторонние люди обязательно увидели ту картину?
— Можно распространить слухи. Описать все. Это будет похоже на то, как поднимается занавес в театре. А на такой сцене, с такими актерами… — Он улыбнулся Белле. — Да у вас глаза заблестели.
— А другие судьи? Они ведь тоже попадутся в этот капкан.
— Только если имеют склонность к таким же порочным развлечениям, что и ваш брат.
— Известно, кто они?
— Думаю, вы их знаете.
— Да, конечно! Как я не догадалась? Один, должно быть, сквайр Тороугуд. Это тот человек, за которого отец хотел выдать меня замуж.
— Он честный и добропорядочный? Это может навредить нашему плану.
— Не то и не другое. Но, полагаю, он считается справедливым, так как исполняет закон жесткой рукой. Правда, он известен как горький пьяница, а еще тем, что плохо обходился со своей первой женой.
— Сколько ему лет?
— Думаю, за сорок, — пожала плечами Белла. — А что?
— Вряд ли он подходящий выбор для вас.
— Отец настаивал, чтобы я вышла замуж. — Белла поморщилась. — Сквайр Тороугуд предложил спасти меня от позора, и отец это одобрил. Помню, он говорил мне, что сквайр Тороугуд строгий человек и знает, как держать в узде взбалмошную жену — с помощью кнута, если необходимо.
— Жаль, что вашего отца нет в живых, — с застывшим лицом сказал Торн. — Я бы с удовольствием высказал ему все, что думаю о нем.
— Он вышвырнул бы вас.
— Сомневаюсь.
Торн улыбнулся той зловеще-уверенной улыбкой, которая иногда появлялась у него на лице.
Белла подумала, что для такого разговора он взял бы с собой свою команду.
— Если сквайр Тороугуд грешит вместе с Огастусом, я не буду возражать, чтобы его опозорили.
— Хорошо. Вы одобряете план?
— Если он может быть исполнен — да. — Белла выпила еще пунша, с возрастающим удовлетворением обдумывая предстоящий день. — Но зрелище должно быть впечатляющим и явно скандальным. Как мы сможем обеспечить его? Того, что мужчины играют в карты, еще не достаточно.
— Они играют в кости. — Пристально глядя на нее, Торн сделал глоток. — А когда проигрывают, женщины снимают с себя предметы одежды.
