— Эй, Джеки! Леди Честити желает напиться.
Через несколько минут в ее распоряжении оказались резной деревянный кубок с холодной водой и несколько пече-ньиц. Все это передали прямо в руки. Ни тарелки, ни подноса — ничего, что можно как-то использовать для бегства.
Перекусывая, девушка с грустью вспоминала лакомства, которые делила с Сином. Печенье уже начало черстветь, и возникало впечатление, что ее посадили на хлеб и воду.
Однако мысли о Сине приободрили Честити. Много воды утекло с тех пор, как она впервые осмелилась противоречить отцу. Растерянная, пристыженная девчонка — вот кем она тогда была. Но если кому и стыдиться, то не ей. Она многому научилась: быть сильной, давать отпор, выживать. Но при этом Честити так и не избавилась от страха перед отцом. Его невозможно было не бояться. Не подчиняясь приказу обвенчаться с Генри Вернемом, она не знала, на что шла и какую жестокость обнаружит в отцовской душе. По сути, она уцелела только по прихоти судьбы. Сейчас, зная все и не имея иллюзий, она испытывала леденящий ужас перед встречей с отцом.
Чтобы не мучиться ожиданием, девушка вторично обошла комнату в поисках лазейки или ключа к спасению. Все было тщетно. Впереди маячила неприятная перспектива переодевания в какие-нибудь жалкие приютские тряпки. Честити судорожно схватилась за карман, где лежало письмо Нериссы Трелин. Если оно попадет в руки Форта… нет, лучше сразу умереть!
Словно по заказу, в коридоре послышались шаги. Девушка заметалась, лихорадочно высматривая место, куда бы перепрятать письмо. Доски пола были подогнаны на совесть, ни книг, ни даже полок не было, подоконник не имел под собой щели. Оставалось разве что проглотить листок. К счастью, за каминной полкой обнаружилась трещина в стене, не заметная под обоями. Вне себя от облегчения, Честити запихнула туда письмо с мыслью: если повезет, оно вернется к ней, если нет — однажды повеселит новых хозяев этой комнаты. Теперь ее снедало еще и беспокойство о том, что Форт узнает Хлою из Руд-Хауса. Это был бы ее конец. Как объяснить свое присутствие на том, что, без сомнения, войдет в историю как самая разнузданная вакханалия века? Самым тщательным образом обшарив карманы, Честити убедилась, что там не завалялось ничего компрометирующего. Кто бы ни проходил по коридору, он миновал ее карцер. Напряжение схлынуло, навалилась слабость. Девушка уселась и прислонилась к стене, даже сквозь одежду ощущая царивший в комнате холод. Она жалела, что не имеет при себе теплой накидки. Кругом было тихо, но чуть погодя где-то в отдалении часы пробили два раза.
Где сейчас Син? Если все в порядке, они с Натаниелем уже в пути, но если оба задержаны, нужно тянуть время, сколько получится.
Два дня в седле и бессонная ночь наконец сделали свое дело — Честити задремала. Ей снились кораблекрушение и то, как волны бросают ее из стороны в сторону.
— Проклятие! Проснешься ты когда-нибудь или нет?
Оказывается, это Форт немилосердно тряс ее, чтобы разбудить. Честити открыла глаза и помигала. Брат тотчас выпустил ее плечи.
— А ты и в самом деле не изменилась, — произнес он задумчиво. — Спишь как бревно.
Похоже, он начинал ей верить, хотя бы отчасти. Однако теперь уже было не до этого. Все это означало, что отец вернулся. Честити поднялась.
* * *
Граф Уолгрейв вступил в брак довольно поздно, но хотя ему перевалило за шестьдесят, это был статный, широкоплечий мужчина с пронизывающим взглядом голубых глаз, благородной горбинкой на носу и тяжелым подбородком. Он был до того внушителен, что словно заполнял собой все помещение. Даже в темном дорожном костюме он выглядел так, словно собрался ко двору. Руки его, по обыкновению, были сложены на золотом набалдашнике бамбуковой трости. Честити живо помнила эту трость.
— Оставьте нас, — сказал граф лакеям.
Тон его не предвещал ничего доброго. Честити умоляюще взглянула на брата, но он о чем-то раздумывал и не заметил.
— Ты тоже можешь идти, Форт.
— Я бы предпочел остаться. Если ты прав и Честити известно, где сейчас сестра, я желаю слышать это одним из первых. В этом случае я немедленно отправлюсь за Верити. Один Бог знает, через что ей пришлось пройти!
— Не только Бог, мой мальчик, но и любой здравомыслящий человек, — возразил граф своим густым, низким голосом.
Он был заметно раздосадован поворотом событий. Честити поздравила себя с тем, что Форт решил остаться и присутствовать при разговоре. Что бы он ни думал о ней, кем бы ни считал, он один мог смягчить ярость графа.
В два широких шага отец оказался перед ней, упер трость в пол и вновь сложил на ней руки.
— Я сильно опечален, дочь моя. Более того, я в недоумении. Видеть тебя облаченной в мужское платье, знать, что ты бродишь по дорогам одна, без присмотра… Ты осмелилась покинуть стены, в которых я приказал тебе оставаться вплоть до дальнейших распоряжений. Твоя безнравственность, дочь, губит не только тебя, но и сестру. То, что ты явилась в Мейденхед искать ее, — ложь! Ты во всем помогала ей. Зачем? В пику родному отцу.
Честити была перепугана, но уже не парализована страхом, как прежде. Чувства были в смятении, но разум ясен. Если бы удалось заставить отца проговориться!
— В пику тебе? Что ты хочешь этим сказать, отец?
Судя по тому, как сузились глаза графа, он тоже заметил и оценил перемены в ней. Однако его скорбный, увещевательный тон не изменился.
— Когда дочь обращается за помощью к кому-то иному, это сокрушительный удар для любящего отца. Я готов поверить, что Генри Вернем совершил нечто такое, что вынудило Верити бежать из дому, но отчего она не постучалась в двери Уолгрейв-Тауэрс? Потому что ты, беспутное создание, подбила ее на опрометчивый поступок. Чего ты надеялась добиться, ума не приложу.
Честити открыла рот для объяснений, но в последний миг поняла, что вот-вот угодит в ловко расставленную ловушку.
— Я приехала в Мейденхед, — сказала она вместо этого, — потому что знала: если Верити не постучалась в двери Уолгрейв-Тауэрс, значит, она может быть только здесь. Ведь именно здесь находится ее возлюбленный. Быть может, она боялась, что ты вторично помешаешь ее браку с Натаниелем.
— Помешаю? — воскликнул граф, весь воплощенное изумление. — Она сама предпочла отдать руку сэру Уильяму, а я всего лишь дал согласие!
— Предпочла! — с горечью повторила девушка. — Ты заставил ее стать его женой, как пытался заставить меня стать женой его брата.
— Ах! — Он с сожалением покачал головой. — Протяни правую руку, дочь моя.
По спине у Честити прошел ледяной озноб. Отец все-таки завлек ее в ловушку, толкнув на дерзкий ответ. Мужская роль наложила отпечаток на поведение и речь, она научилась свободно высказываться. Что ж, рано или поздно трость все равно должна была пойти в ход.
— Но, отец! — запротестовал Форт, хотя было видно, что он потрясен ее резкой отповедью.
