Глава тринадцатая
Третий день Празднества Урожая года Собаки.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Антурасикан, Морианд.
Наленир.
Придя в себя, Келес Антураси услышал приглушенное бормотание нескольких голосов. Он пошевелился, и голоса мгновенно смолкли. В воздухе резко пахло нюхательными солями, и Келес чихнул, почувствовав, как жгучая боль пронзает спину. Он лежал на животе. На раны уже наложили швы, но Келесу казалось, что их зашили докрасна раскаленной проволокой, насыпав внутрь битого стекла.
Ловя ртом воздух, Келес хотел вскрикнуть, но не смог. В горле у него пересохло, язык словно распух и не двигался. Он попытался поднять голову. Простое движение отозвалось новой волной боли во всем теле. Келес вцепился зубами в подушку, из горла его вырвалось рычание. Чья-то полная белая рука поднесла к его лицу нюхательную соль.
Келес услышал высокомерный голос, шедший словно откуда-то издалека.
— Ему нельзя двигаться, иначе откроются раны. Он проспал достаточно долго, и припарки выгнали большую часть яда, а раны начали затягиваться, однако пока прошло очень мало времени.
Келесу голос был незнаком. Однако тут заговорила его мать.
— Вы уверены, что он поправится?
— Госпожа, я личный лекарь Правителя.
— Мне это прекрасно известно, Гезелькир. Но вопрос можно поставить иначе. У меня достаточно влияния при дворе, чтобы у вас была причина очень стараться!
— Ах, вот как!
Келес слабо улыбнулся, несмотря на то, что чувствовал себя пульсирующим комком боли. Его мать редко показывала свой стальной характер. Но если уж приходилось, каждый раз она неизменно добивалась своего.
— Вы все еще остаетесь при мнении, что ему не следует завтра вечером присутствовать на исцелении?
— Ни в коем случае. Я с самого начала твердо стоял на этом, и не передумаю. — В словах лекаря звучало неприкрытое отвращение. — Это суеверная чепуха, и, кроме того, опасная. Возможно, любимец Правителя и искусен, однако это не всегда было так. В любое мгновение все может снова перемениться. Оставлять ваньеша в живых — это просто безрассудство.
— Его жизнь меня не волнует, Гезелькир.
— Келесу нужен покой еще несколько дней. Я вернусь, чтобы снять швы. Держите раны в чистоте и меняйте припарки почаще, и он быстро пойдет на поправку. Если кожа вокруг ран покраснеет, и особенно — если краснота начнет распространяться, сообщите мне.
— Вы увидите все сами, когда будете навещать его.
— Госпожа, если вы полагаете… Да, разумеется, если вы того хотите.
Келес вдохнул так глубоко, как только мог, и прислушался к болезненным ощущениям в своем теле. Ребра рядом с пылающими ранами ныли. Четыре глубокие царапины на боку поочередно вспыхивали острой болью, словно невидимый скрипач в случайном порядке дергал за струны. Келес осторожно выдохнул, надеясь, что боль ослабнет. Однако вместо этого его тело отозвалось новой мучительной мелодией.
Он открыл глаза и поймал на себе взгляд полного человека, все еще одетого в праздничное платье. На коленях и рукавах виднелись бурые пятна — явно кровь, и явно его. Келес смутно припоминал что-то, но голова его гудела, и он был не в состоянии сосредоточиться, чтобы вспомнить подробности.
Келес подтянул подбородок к груди и посмотрел на мать. Она тоже еще не успела переодеться. Он ясно видел, что мать даже не ложилась этой ночью, и тем не менее, она была, как всегда, очень красива. Возле нее стояла его сестра. На ней было обычное повседневное платье. Келес был уверен, что мать заставила Нирати немного отдохнуть. Впрочем, и она вряд ли спала больше пары часов, хотя тоже прекрасно выглядела.
Келес попробовал широко улыбнуться, и у него получилось. Ему даже удалось произнести несколько слов хриплым, дрожащим голосом:
— Как долго я спал?
— Недостаточно долго, — отозвался Гезелькир над самым ухом у Келеса.
Сьятси улыбнулась сыну.
— Тебе нужно будет еще поспать, но хорошо, что сейчас нам удалось тебя разбудить. Благодарю, дисейфикстси, вы свободны.
— Если вы наивно полагаете, госпожа Антураси, что я хоть немного одобряю то, что вы намереваетесь сделать, вы ошибаетесь.
— Я уже приняла ваше мнение к сведению.
— Но вы не понимаете! Теперь я отвечаю за него — по вашей воле и по воле Правителя. А вы собираетесь…
— …Сделать то, что совершенно необходимо. — Голос Сьятси оставался ровным и спокойным, но на лице застыло решительное выражение. — Вы не оставили мне выбора. Раз вы полагаете, что он не сможет присутствовать на исцелении, что ж — значит, придется сделать это прямо здесь.
— Это опасно, это даже хуже, чем допустить к нему ваньеша. Вы рискуете жизнью вашего сына!
— Неужели вы изменили свое мнение о ваньешах?
— Нет, и меня обижает то, что вы сомневаетесь в моей способности здраво судить об этом.
— Неужели? — Сьятси вздернула подбородок. — Скажите-ка, сколько раз вам доводилось лечить раны от когтей Вирука?
— Ну…
— Ни разу, верно?
— Я видел таких раненых, — Гезелькир помолчал и едва слышно прибавил: — Все они были уже мертвы.
— Подождите снаружи.
— С радостью. Я не хочу в этом участвовать.
Келес подождал, пока лекарь выйдет, и попросил:
— Пить…
Мать удержала Нирати, собиравшуюся выполнить просьбу брата.
— Пока нельзя.
— Но я хочу пить! — Келес безуспешно пытался говорить четко, но слова застревали в пересохшем горле.
Сьятси наклонилась к сыну, почти коснувшись его лица.
— Сейчас тебе необходимо кое-что другое. Нирати, пригласи войти нашу гостью.
Нирати безмолвно вышла и вскоре вернулась в сопровождении посланницы вируков. При виде нее внутри у Келеса словно все перевернулось. Она подошла очень близко, он почувствовал ее запах. На лбу и на верхней губе у него немедленно выступили капельки холодного пота, дыхание участилось, губы задрожали. Келес ощутил, как его желудок сжимается в комок.
Иерария отстранилась.
— В его крови несгинесфаль. С вашего позволения, я могу сделать так, что он больше не принесет вреда.
Сьятси кивнула.
— Пожалуйста, сделайте это.
— Тогда отойдите от него подальше.
Сьятси отступила. Иерария осталась на прежнем месте. Она направила сложенные вместе ладони в сторону Келеса. Он почему-то обратил внимание на большие пальцы ее рук — они были скрещены. Потом ее руки разлетелись в стороны, словно олени, спасающиеся бегством от охотничьих собак.
