Долосан пропитался магией насквозь; с годами ее действие ослабло, но не исчезло окончательно. В одной из долин они обнаружили рощицу медных деревьев. Более того, их ветви и стволы вяло колыхались, словно водоросли на дне моря. Компания путников приостановилась у края рощицы, раздумывая, стоит ли туда соваться, или они рискуют утонуть в невидимой жидкости. Они все же въехали туда и почувствовали сопротивление, заставившее их двигаться медленнее. Голоса их стали глуше. Келес чувствовал, как невидимое течение колышет его волосы и края одежды.
Он осматривался, пытаясь увидеть растения и животных, обитавших здесь. Как это место изменило их? Может быть, птицы здесь огнедышащие, и они расплавляют дыханием медные ветки и листья, чтобы вить из них гнезда? Возможно, они стали похожи на рыб, и не летают, а плавают в этом странном подобии жидкости. А вдруг здесь могли бы жить и настоящие рыбы? Он не находил ответа на эти вопросы, но, задавая их себе, начал лучше понимать своего брата, его страсть к исследованию мира. Для Келеса такие вещи всегда были частью земли; для Джорима они и были землей.
Они прошли еще немного на запад и оказались в настоящих Пустошах. Днем над этими местами словно струился горячий воздух, — хотя в одной из долин изо рта у них пошел пар от мороза, а земля в другой на ощупь напоминала раскаленный металл. Холмы перемещались, — неспешно, но заметно, словно одеяла, под которыми ворочаются спящие дети. Иногда Келесу попадались знакомые растения, но они были либо больше, либо меньше обыкновенного размера. Цветки часто не соответствовали размерам всего растения и были окрашены в немыслимые яркие цвета.
Боросан Грист был счастлив, оказавшись в Пустошах, а Рекарафи и Кирас еще больше помрачнели. Для джианридина Пустоши были местом, где сохранилась магия, и где можно было отыскать необходимый для изобретений таумстон. Рекарафи же смотрел на земли, где когда-то жил его народ, и не узнавал их. Для Кираса это была колыбель магии, угрожавшей мастерству, которое он с таким усердием совершенствовал.
Однажды вечером Кирас был особенно раздражителен. Днем жаркое солнце напекло ему обожженную змеиным ядом щеку. Кирас отшвырнул ногой в сторону приблизившегося мышелова и прошипел:
— Уберите от меня эту мерзость.
Боросан удивленно поморгал.
— Мерзость? Он убил одну из тех змей с той же легкостью, что и вы!
Юноша покачал головой.
— Он убивает бесчестно, не имея понятия о том, что делает. Это мерзкое создание не представляет, что творит!
Моравен подкинул в огонь сухую палку.
— Вы не правы, лирсеррдин Дейот. Раз это творение Мастера Гриста, разве не он несет ответственность за действия джианригота?
— Согласиться с этим, Учитель, означало бы признать, что кузнец, выковавший мой меч, отвечает за его дальнейшую судьбу в большей степени, чем я. Изначально меч может поражать кого угодно, но выбор остается за мной. И за последствия отвечаю я.
— А вам не кажется, что и Мастер Грист отвечает за последствия? Вспомните, он ведь извинялся за неудачную попытку своего танатона убить чудовище.
Кирас прижал к правой щеке мокрую тряпицу. Яд змеи обжег его, кожу от уголка губ до глаза словно опалило огнем.
— Я помню, Учитель. Мастер Грист отвечает за свой джианригот, но найдутся и такие, кого это не будет беспокоить. Вы ведь видели танатон в действии. Представьте целую группу таких машин, охраняющую крепость, или еще хуже, — посланную выгнать жителей из их деревни. Они выполнят задание независимо от того, правильно это или нет. Они не прислушаются к уговорам, их невозможно будет убедить, что их хозяин жесток и несправедлив.
Тайрисса раскатала на земле одеяло.
— Боитесь, что джианриготы заменят ксидантцу?
— Нет. Это невозможно.
— Тогда чего же вы боитесь?
— Я ничего не боюсь. Но джианри дает необученным людям возможность обладать искусством, для постижения которого требуются годы. Всякое уважение к мастерам исчезнет. Усердные тренировки останутся в прошлом. Люди перестанут уважать магию, бояться магии, и это откроет дорогу для возвращения ваньешей.
Келес, вспомнив, как они часами спорили о подобных вещах с братом и сестрой, поднял руку.
— Простите, Кирас, но вы перескакиваете от одного к другому. Если джианриготы будут работать на людей, это вовсе не означает, что все захотят стать волшебниками.
— Ничего подобного я и не говорил.
— Но подразумевали именно это. Если освободить крестьянина от необходимости возделывать землю, заботиться о посадках, собирать урожай, он сможет много чем заняться. Например, стать великим поэтом или художником, умелым гончаром или даже воином.
Кирас прищурился.
— Или магом.
Келес пожал плечами.
— Да кем угодно. Не думайте, будто люди настолько глупы, чтобы все поголовно захотели стать магами.
— Вы верите в здравый смысл в большей степени, чем я. — Кирас указал на мышелова. — Сейчас он путешествует с нами и измеряет для вас расстояния, но ведь он может работать на кого угодно, не так ли? Учиться чему-либо уже необязательно. Порвана связь между умением держать себя в руках и способностью управлять магией. Когда люди поймут, что можно так просто управлять магией, они станут использовать ее для чего угодно. Этот джианригот прокладывает для нас дорогу, а прочие поведут мир к безумию, которое уничтожит его!
Моравен Толо сдвинул брови.
— Твои мысли более чем интересны, но выводы скорее ошибочны.
Кирас уселся, держа спину прямо.
— Почему же, Учитель?
— Ты считаешь, что ваньеши — чистое зло, поскольку тебя научили так считать. Они присоединились к Нелесвину, — как и многие серридины. Воины, сражавшиеся на стороне Нелесвина, тоже были злом?
— Должно быть, да.
— Или их ввели в заблуждение?
— Это тоже возможно.
— Что означало бы, Кирас, что и некоторые из ваньешей могли быть обмануты, а не творили зло сознательно. — Моравен указал на мышелова. — Это устройство — всего лишь способ достичь определенной цели. Точно так же можно использовать и людей. Различие в том, что люди могут управлять своим поведением. Тебя должно заботить не то, как заставить людей вести себя так или иначе, а то, как убедить их в том, что они несут ответственность за свои поступки. Любые запреты рано или поздно перестанут действовать. Чувство ответственности никуда не денется.
Кирас замер в нерешительности, а затем склонил голову.
— Прошу прощения. Я недостаточно обдумал свои слова.
Взгляд Моравена стал жестче. На его черных волосах играли отблески костра.
— На этот раз необдуманные слова будут прощены. Ты позволил себе говорить бездумно, вести себя, словно джианригот, — а ведь ты сам только что говорил о том, как это опасно. Единственное, что отличает нас от них, — возможность думать. Но люди часто путают способность думать с собственно мыслью. А худшей ошибки и быть не может.
