Глава 10
Вади Хьяра, Гелансаджар, 20 ценсуса 1687
Рафиг Хает боролся с прочно державшими его тенетами сна. Как и каждый благословенный сын атараксианства, почитающий Атаракса всеми способами, предписанными Священной Книгой Китабна Иттикаль, он знал, что Сам Священный Паук через сны прочитывает истинные мысли и страхи Своих людей. Через сны Он посылает соблазнительные проблески перспективы, которую Он может сплести для их будущего, или разъясняет невидимо запутанные в их прошлом нити Своей паутины.
Рафиг знал, что ему нечего скрывать. Он верен своему Богу и своему наследию. Разве он не произносит трижды в день молитву: «Нет Бога, кроме Атаракса, и Вселенная – это паутина, сплетенная Им»? Даже во времена трагедий, происходивших с его семьей, он не потерял веру. Он знал, что как Атаракс был запрещен века назад по закону джедрозианцев, так и теперь наступило время угнетения рода Хастов. Он ожидал в будущем славное возвращение своего рода, как произошло с его Богом, когда его род снова взойдет на трон Гелора.
Он пытался избежать сна, но не удавалось: ему снилось предстоящее возвращение Гелора. Сон был полон видений: страшных, искаженных и невразумительных. По небу летели тяжелые темные массы, между ними мелькали серебряные ангелы. Огромные металлические тела – похожие не на людей, а больше на насекомых или животных, или механизмы – расползались по открытым пространствам его родины, уничтожая все на своем пути. От севера до юга эти титанические силы слетались в одну точку и грозили смертью и разрушением на земле.
И еще ужаснее была неожиданная сцена, разыгравшаяся под диском полной луны цвета слоновой кости.
«Мне предназначено умереть в битве под полной луной, это мне было предсказано с детства. Может, этот сон – предупреждение о моей смерти?»
Предзнаменование смерти, возникшее в его ночном кошмаре, потрясло бы душу более слабого человека, но Рафиг знал, что это испытание послал ему Атаракс. Когда металлические монстры приблизились и стали выше горы Джибаль-аль-Истанс, а черные бегемоты спустились с небес, он понял, что ему не суждено сражаться с ними. Во сне он стоял один, обнаженный и безоружный, окутанный тенью огромной паутины.
«В этом ключ к разгадке».
Тень паука сконцентрировалась на его чреслах. Рафиг усилием воли подавил мысль о первоначальной причине, которая могла объяснять виденное, потому что этот сон не мог иметь ничего общего с удовлетворением животных страстей.
«Нет, это сон о моих надеждах на будущее и о роде Хастов. Мои чресла – это мои кровники, кровное родство».
Через секунду, как вспышка, пришло понимание очевидной логики сновидения.
«Мой отец, хоть и был сумасшедший, имел обыкновение величать себя собственным Атараксом Геланса-джара. Он сидел в Гелоре, как паук в центре паутины – своего народа, и был уверен, что он в курсе всего, что происходит вокруг. Потом появился Шакри Аван, похожий на осу, и выгнал короля-паука Гелора из его собственного дома».
Рафиг перестал сопротивляться сну и понял, что все, что его окружало во сне, следует рассматривать в аспекте будущего Гелора. Он опять повис в центре паутины. Хотя грозные силы были готовы поспорить с ним за обладание городом, он снова оказался на месте, предназначенном для его рода.
Он увидел вплетенного в паутину Вуру Доста, внука Кираны Доста. Вура доверил Гелор роду Хастов, когда со своими Кидари ушел, чтобы открыть вход в Цей и спасти своих оказавшихся в опасности родственников. Рафиг выслушивал не раз эту историю от отца, вещавшего лихорадочно в холодные зимние вечера, но никогда в нее не верил, пока не увидел во сне.
«Значит, Гелор – наш по праву, но мы никогда не оккупировали его, пока не стало слишком поздно».
В течение веков Хасты с успехом управляли своими подданными, проживая на равнинах, не меняя кочевого образа жизни, который и был ключом к успеху дурранцев. Все изменилось во времена прадеда Рафига, Тагира Хаста. Крайина начала поглядывать на юг с целью захвата, поэтому Тагир Хает занял Гелор, и три поколения Хастов правили там, благодаря чему Крайина соблюдала границы.
Отец Рафига, Талиб, был последним представителем Хастов, управлявшим Гелором. Спустя десять лет Шак-ри Аван, когда-то преданный лейтенант отца, сбросил законного аланима Гелора. Об Аванс ходили темные слухи: говорили об убийстве и богохульстве, но когда Рафиг попытался предостеречь отца, его словам значения не придали. Талиб напомнил Рафигу, что Кусэй Хает предсказал при рождении Авана, что Шакри Аван будет отцом ребенка, в которого воплотится Дост.
«Такой человек не может таить предательство в сердце, Рафиг».
Но Шакри Аван поднял восстание против Хастов и изгнал их из Гелора. Они вернулись к своему кочевому образу жизни, как и другие гелансаджарские племена, которые были союзниками отряда Хастов, но они никогда не собирали значительных сил, чтобы прямо выступить против Шакри Авана. В лучшем случае им удавалось нарушить его замыслы – например, сорвать нападение Фероза на караван, но они не представляли серьезной угрозы для правителя Гелора.
Сердце Рафига забилось сильнее от гордости, когда он понял, что его сон – это послание ему от Атаракса, подтверждающее рассказ отца. Остатки сомнений в рассказе отца рассеялись, когда из шрама на груди у Рафига вдруг начала сочиться черная кровь. Он не чувствовал боли, но пришел в ужас, когда из его груди стремительным потоком хлынула черная кровь. Вытек целый океан, в котором утонули чудовища и летающие штуки, потом океан поднялся над ним волной и рухнул на него, и его поглотила липкая теплая масса.
Он барахтался, не понимая, куда плыть в поисках поверхности и спасения. Ему удалось увидеть свет полной луны, которая и спасла его – по крайней мере, один раз, прежде чем убить. Он вдохнул полной грудью прохладный воздух, и тут увидел, что черный океан превратился в горное озеро. Вода отсвечивала синим и придала его коже тот же дурранский оттенок, какой был у него вокруг глаз. Он улыбнулся этому наблюдению и проследил глазами за сверкающим потоком воды. Вода текла на юг, затем падала с обрыва и бежала по дну долины.
Вдруг он толчком проснулся и сел. Прохладная горная вода, омывающая его, – оказалось что и он, и его постель промокли от пота. Он откинул одеяло и натянул штаны. Привязав сандалии к ногам, он побрел из палатки к центру лагеря. Его позвали сидящие у костра хранящие огонь, но Рафиг их проигнорировал.
В дальнем конце лагеря он откинул клапан палатки своего дяди. Он ожидал, что дядя спит, но Кусэй Хает уже сидел, скрестив ноги, на ковре в середине палатки. Он сгреб своими исхудалыми, как у скелета, руками кусочки кости и дерева, потряс их в ладонях и отбросил с громким смехом.
– В чем дело, дядя? – Рафиг опустился на корточки и прикоснулся к худому плечу старика. – Ты что делаешь?
Кусэй снова засмеялся, обернувшись к племяннику. Его похожее на пергамент лицо имело тот же синеватый оттенок кожи вокруг глаз, что и у племянника, а левый глаз так же был карим, как у Рафига. Правый же был затянут молочно-белой пленкой и выглянул из-под полуопущенного века, когда Кусэй ухмыльнулся племяннику беззубым ртом. Правый глаз у него был слеп от рождения и, как говорили, позволял Кусэю видеть то, что находится вне материального мира: прошлое и будущее.
