— Кто им противостоял? — спросил Рейк. — Уж не сама ли предводительница гильдии вылезла из своего тайника?
— Нет, господин. Джекраль и Борульда уничтожил человек, никак не связанный с гильдией.
Глаза Рейка зловеще блеснули.
— «Коготь»?
— Возможно. Вместе с ним был верховный маг. Он бросил нам на растерзание своего корвальского демона.
— Вот и империя появилась, — пробормотал Рейк. Глаза повелителя Дитя Луны следили за искрящей грудой.
Крыша вокруг нее почернела и начала проседать.
— Скорее всего, это проделки Тайскренна. Попортил ему демон сладкий сон.
— Не только Тайскренна, господин. Дашталя убили отравленной стрелой. В него выстрелил какой-то местный ассасин.
Тистеандийка топталась на месте. Чувствовалось, она хочет сказать что-то еще, но не решается.
— Ты сообщила мне не все печальные новости, Серрата?
— Я не об этом, господин. Мы очень устали, сражаясь под командованием Бруда. Мы нуждаемся в отдыхе, потому и совершили все эти досадные ошибки. Несколько ассасинов гильдии сумели скрыться. Если бы ты не откликнулся на мой призыв, демон покалечил бы и других наших воинов.
Рейк обвел глазами утреннее небо.
— Не думай, что я равнодушен к нуждам моих воинов. Но мы должны расправиться с гильдией и ее предводительницей. Как ты думаешь, Серрата, что здесь делал этот «коготь»? Явился на встречу?
— Это он так думал, — ответила Серрата. — Ему готовили западню.
Рейк кивнул. Его глаза, как и глаза тистеандийки, приобрели сиреневый оттенок.
— Возвращайтесь на Дитя Луны. Пусть верховная жрица позаботится о Джекраль.
Серрата поклонилась.
— Благодарю тебя, господин.
Обернувшись, она жестом подала команду остальным.
— Погодите, — возвысил голос Рейк, чтобы его слышали все. — Я никого ни в чем не упрекаю. Вы храбро сражались и заслужили отдых. Даю вам три дня, которые вы можете провести так, как пожелаете.
Серрата снова поклонилась.
— Мы предадимся скорби, господин.
— Скорби?
— Да, господин. Скорби по Дашталю. Яд, которым была смазана головка стрелы, изготовлен кем-то из местных алхимиков. Если бы не паральт, содержащийся в яде, Дашталя можно было бы спасти.
Рейк молча кивнул.
— Ты вернешься с нами, господин?
— Нет.
Серрата поклонилась в третий раз, после чего все тистеандии растворились в воздухе.
Раскаленный пепел прожег крышу и через овальную дыру посыпался вниз. Вскоре оттуда донесся легкий шелест. Покачивая головой и вздыхая, Аномандер Рейк вернулся к созерцанию даруджистанского неба.
Стул держался на двух задних ножках. Его спинка, вместе со спиной сержанта Бурдюка, упиралась в потрескавшуюся стену. В грязной комнатенке пахло сыростью и мочой. Слева от сержанта у стены стояли два грубо сколоченных топчана с рогожными матрасами, набитыми соломой. Единственный стол помещался посередине. Сидя на таких же колченогих стульях, Скрипач, Еж и Колотун играли в карты. Стол освещала подвесная масляная лампа.
Под вечер саперы закончили укладку мин. Последнюю они установили напротив Зала Величия. Пока малазанцы не заключили военный союз с морантами, вся работа саперов сводилась к рытью подземных ходов и подкопам под ворота осаждаемых городов. Алхимия морантов познакомила малазанскую армию с разнообразными взрывчатыми веществами, большинство из которых взрывалось при соприкосновении с воздухом. Их помещали в оболочку из необожженной глины, в оболочке делали Углубление и наливали кислоту. Кислота медленно пробуравливала глину, в образовавшееся отверстие устремлялся воздух и… гремел взрыв. Ремесло сапера поднялось до уровня настоящего искусства. Толщина глиняной оболочки, кислота нужной силы — от соотношения двух этих начал зависел не только успех взрыва, но зачастую и жизнь самого сапера. Если здесь и учились на ошибках, то преимущественно на чужих.
С точки зрения воинской дисциплины, Скрипач и Еж были никудышными солдатами и изрядными разгильдяями. Бурдюк не помнил, когда в последний раз они обнажали свои мечи. Они давно утратили все навыки настоящих строевых солдат. Но едва дело касалось минирования и взрывов, обоим не было равных.
Бурдюк глядел на игроков. Уже давно никто из них не шевельнулся и не произнес ни слова. Наверное, Скрипач опять придумал новую игру. Этот человек был неистощим на выдумки и всякий раз менял правила в свою пользу. С ним спорили, ругались, называли жуликом, но снова и снова садились играть.
Со стороны могло показаться, что всем четверым некуда себя деть от скуки. На самом деле они ждали. Нет ничего тягостнее, когда ждешь друзей и не знаешь, что с ними. А с Каламом и Быстрым Беном за это время могло приключиться что угодно. Вплоть до того, что обоих уже не было в живых.
На ближнем топчане лежали меч сержанта и его кольчуга. Въевшаяся ржавчина была похожа на старые пятна крови. Кое-где в кольчуге зияли прорехи, иные звенья были помяты и погнуты. Сержант помнил, где и при каких обстоятельствах появилась каждая прореха, чей меч погнул то или иное звено. Помнило и его тело. Часть памяти легла рубцами шрамов, другая часть засела в мышцах и костях.
Этот меч в простых кожаных ножнах и с короткой рукояткой достался Бурдюку после первого боя. Как и кольчугу, он подобрал оружие на поле, усеянном мертвыми телами. Тогда он только-только вступил в армию, едва успев отряхнуть с сапог пыль отцовской каменоломни. Знамена империи казались ему обещанием блистательной и волнующей жизни, несравнимой с унылым ремеслом каменотеса. Меч, который он снял с убитого солдата, был совсем новеньким, без единой царапины, и Бурдюк воспринял это как особый знак.
Бурдюк не любил вспоминать свое детство и раннюю юность. Они представлялись ему раскисшей глинистой дорогой и наполняли душу непонятной тоской.
Дверь распахнулась. На пороге появился Ходунок. Черные глаза баргаста встретились с глазами сержанта. Бурдюк стремительно поднялся и взял меч. Никто из игроков даже не обернулся в его сторону; их беспокойство сержант уловил по легкому скрипу стульев. Бурдюк прикрыл дверь, оставив для наблюдения маленькую щелку. По улице шли двое; тот, кто был повыше ростом и потяжелее, опирался на плечо другого.
— Эй, Колотун, — тихо позвал сержант.
Лекарь аккуратно выложил свои карты на стол. Подойдя к другому топчану, он расправил грязное одеяло.
— Кто? — коротко спросил Колотун.
— Калам, — ответил Бурдюк, сжимая рукоятку меча. Заслышав шаги, сержант впустил вернувшихся друзей и тут же плотно закрыл дверь. Он кивнул Ходунку. Баргаст прошел к окну, отогнул краешек занавески и стал следить за улицей.
Бледный, обмякший Калам буквально повис на Быстром Бене. Его темно-серая рубаха была мокрой от крови. Колотун подхватил его под другую руку, и вдвоем с магом они довели Калама до топчана. Уложив раненого, лекарь велел Быстрому Бену отойти, а сам принялся стаскивать окровавленную рубаху.
