— Сулита! — крикнул он. — Просыпайся, красавица!
Из-под стойки послышалось сонное бормотание, затем оттуда показалось круглое лицо служанки. Сулита наспех пригладила руками растрепанные волосы и встала.
— Ну, чего вам?
— Сделай милость, подай моим друзьям завтрак.
Муриллио встал и недовольно оглядел свой наряд. Его красивая переливчатая зеленая рубашка успела приобрести вид замызганной тряпки. Панталоны из тонкой дубленой кожи были все в пятнах от эля и закусок. Вздохнув, щеголь отошел от стола.
— Мне нужно вымыться и переодеться. Я выхожу из игры, дорогой Крюпп, поскольку чувствую, что ты заманиваешь нас в ловушку, в которой мы обречены болтаться до скончания века. Счастливо оставаться, друзья мои.
Встретившись взглядом с Ралликом, Муриллио едва заметно кивнул. Крокус это заметил, отчего его досада только усилилась. Он поглядел вслед удаляющемуся Муриллио, затем взглянул на Раллика. Ассасин сидел, вперившись глазами в храпящего Колля. Лицо его, как всегда, было невозмутимым и непроницаемым.
Сулита отправилась на кухню, откуда вскоре донеслось громыхание посуды. Крокус швырнул свои карты на середину стола, и демонстративно закрыл глаза.
— И ты тоже сдаешься, мой юный друг? — спросил Крюпп.
Воришка молча кивнул.
— Ха-ха, Крюпп вновь остался непобедимым.
Он отодвинул карты, затем повязал вокруг своей жирной, трясущейся шеи салфетку.
«Заговор!» Эта мысль, будто пойманный зверь, металась в мозгу Шалунишки. Сначала война ассасинов, потом шушуканье Муриллио и Раллика. Крокус тихо вздохнул и открыл глаза. Тело до сих пор болело после ночных приключений. Но эти ссадины и шишка — пустяки. Крокус знал, что ему повезло. Можно было подумать, будто он разглядывает спящего Колля. На самом деле воришка вспоминал рослых, одетых в черное ассасинов. Даже воспоминание о них заставляло его дрожать. Смерть гналась за ним по пятам, и все же… это было дьявольски интересно. Правда, после того как он ввалился в таверну и осушил поданную Су литой кружку, у него еще целый час дрожало все тело.
Итак, Колль, Крюпп, Муриллио и Раллик. Ну и странная компания: пьяница, полусумасшедший маг, который лишь громко хвастается своими способностями, долговязый фат и убийца. Однако эти люди были его лучшими друзьями. Крокусу едва исполнилось четыре года, когда страшная болезнь, называемая «крылатой чумой», унесла жизнь его родителей. С тех пор он рос под присмотром дяди Мамота. Конечно, старый книгочей делал все, что мог, но его усилий было явно недостаточно. Довольно скоро Крокус открыл для себя волнующий мир ночных крыш и темных переулков. Мир этот притягивал его несравненно сильнее, чем заплесневелые дядины книги.
Но сейчас Крокусу было очень одиноко. Крюпп нацепил маску блаженного идиота и не снимает ее ни на минуту. За все годы, что Крокус обучался у толстяка премудростям воровского ремесла, он никогда не видел этого болтуна в ином состоянии. Что касается Колля — тот, похоже, страшно боялся протрезветь. Причин беспробудного пьянства этого человека Крокус не знал, но догадывался: когда-то жизнь Колля была иной. А теперь вот еще и Раллик с Муриллио заваривают новую кашу.
В памяти вдруг всплыли руки и плечи спящей дочери Дарле. Крокус сердито тряхнул головой, прогоняя видение.
Сулита принесла завтрак: ломти жареного хлеба, большой кусок козьего сыра, несколько крупных гроздьев местного винограда и кувшин с горьким кофе. Тарелку Крокуса она наполнила первой. Воришка торопливо поблагодарил разбитную блондинку.
Следующим по счету шел Раллик. Крюпп нетерпеливо ерзал на стуле.
— Какая непочтительность, — ворчал толстяк, подворачивая рукава своего затрапезного балахона. — Если Крюппа разозлить, он накажет грубиянку Сулиту тысячью страшных заклинаний.
— Я бы не советовал Крюппу этого делать, — сказал Раллик.
— Разумеется, Крюпп этого не сделает, — согласился Крюпп и вытер вспотевший лоб. — Маг, наделенный моими способностями, не станет унижаться до расправы с какой-то служанкой, только и умеющей, что разносить эль и мыть посуду.
Сулита повернулась к нему.
— Значит, мне только впору мыть посуду?
Схватив густо промасленный ломоть, она с размаху шлепнула им Крюппа по голове.
— Подумаешь, маслица добавила! — усмехнулась служанка, отходя от стола. — На твоей засаленной башке его никто даже не заметит.
Крюпп снял с головы ломоть и намеревался было швырнуть его на пол, однако передумал. Толстяк облизал губы.
— Этим утром Крюпп щедр и великодушен, — сказал он, широко улыбаясь.
Ломоть Крюпп положил себе на тарелку. Потом потянулся к другой тарелке, где лежал виноград.
— Если никто не возражает, Крюпп начнет свою скромную трапезу с винограда.
ГЛАВА 7
Вот человек какой-то
скрючился в огне —
от этого теплей не стало мне.
Зачем же он, глупец,
избрал удел печальный,
в костер мой прыгнув погребальный?
Гадробийская эпитафия. Автор неизвестен
На этот раз сон Крюппа повел его через ворота, называемые в просторечии Болотниками, по Южной дороге, а потом по дороге на Каменное озеро. Цвет неба был на редкость удручающий: серебристый вперемежку с бледно-зеленым.
— Что-то надвигается, — бормотал Крюпп, торопливо шагая по пыльному проселку. — Монета попала к ребенку, хотя он об этом не догадывается. Неужели и почтенному Крюппу, словно воришке, придется пройти по своей «обезьяньей дорожке»? К счастью, безупречно круглое тело Крюппа являет собой пример совершенной симметрии. Обычно люди не рождаются в состоянии подобного равновесия, а должны постигать его через утомительные упражнения. Несомненно, Крюпп уникален, ибо ему не нужно упражняться ни в чем.
Слева, в какой-нибудь сотне шагов, острые глаза толстяка заметили рощицу. Сквозь голые ветви молодых деревьев, на которых только-только набухали почки, светилось пламя костерка. Возле него, вытянув над огнем руки, сидел человек.
— Ноги Крюппа устали поддевать дорожные камни, — возвестил Крюпп. — Свернет-ка он на мягкую землю и пойдет туда, где вскоре предстоит зазеленеть этим юным древесам. Да и огонь так приветливо мерцает.
Крюпп свернул с дороги и двинулся к рощице. Пройдя между двух тонких стволов, он оказался в круге света. Сидевший медленно повернулся к нему. Лицо человека скрывал глубокий капюшон, внутрь которого не проникали отблески пламени. Длинные, искривленные пальцы сидевшего были почти погружены в огонь, однако он не боялся обжечься.
— Я не прочь погреться, — слегка поклонившись, сказал Крюпп. — В моих снах теперь редко бывает тепло.
— Зато в них много разных лиц, — отозвался сидевший. Голос у него был тонкий, с чужестранным выговором. — Теперь и я забрел в твой сон. Ты призывал меня? Давно я не ходил по земле.
