— Доброе утро, мой друг, — не особо приветливо поздоровался Барук.
— Более чем доброе, мой дорогой Барук, являющийся верным другом Крюппу. Просто восхитительное. Вы уже успели насладиться свежим утренним воздухом?
Барук повернулся к окну.
— К сожалению, под моим окном с утра слишком пыльно.
Крюпп принялся обтирать вспотевший лоб.
— Да, уважаемый Барук. Крюпп припоминает: когда он шел сюда, его взор действительно привлекли какие-то ремесленники. Их работа, как и их речи, не блистала изысканностью. 1 Но, увы, кто-то вынужден заниматься этим ради наших повседневных нужд.
Барук молча указал ему на кресло. Крюпп сел и широко улыбнулся.
— Если с утра солнце так печет, что же будет к полудню? посетовал толстяк, умильно косясь на графин с вином, стоявший на полке очага.
Барук оставил его намеки без внимания. Алхимик еще раз выглянул в окно, потом оперся о подоконник, пытаясь угадать, что скрывается за младенчески невинной улыбкой Крюппа.
— Что слышно? — осторожно спросил Барук, не любивший долгих прелюдий.
— Вас интересует, что слышал Крюпп? Проще спросить, чего Крюпп не слышал?
— А нельзя ли все-таки обойтись без словесных излишеств? — хмуря брови, осведомился Барук.
Крюпп заелозил в кресле и опять приложил платок ко лбу.
— Несносная жара!
Заметив посуровевший взгляд алхимика, Крюпп продолжал:
— Теперь о новостях. — Он наклонился вперед, понизив голос до шепота. — Многое слышал Крюпп в укромных уголках таверн, у дверей полуразвалившихся лачуг на грязных улицах. Не меньше поведали ему отвратительные ночные тени, которые…
— Ты прекратишь ходить кругами?
— Разумеется, почтенный Барук. Итак, ветер донес до Крюппа слух. Ни много ни мало, слух о войне между ассасинами. Гильдия теряет своих людей. Так сказал Крюппу ветер.
Барук отвернулся к окну.
— А городское ворье тоже участвует в этой войне?
— Крыши становятся все опаснее. Некто может отправиться за добычей и упасть вниз с перерезанным горлом. Думаю, многие предпочтут поберечь собственную глотку.
— Где Раллик?
— Куда-то исчез, — моргая, ответил Крюпп. — Крюпп уже несколько дней его не видел.
— Эта война… она не является обычной междоусобицей ассасинов?
— Нет.
— А о тех, кто вмешался, что-нибудь известно?
— Тоже нет.
Барук присмотрелся к ремесленникам. Похоже, те больше препирались друг с другом, нежели работали. Стычки между ассасинами бывали и раньше, но Воркане всегда удавалось гасить их, не давая перерасти в войну. Конечно, гильдия представляет собой значительную силу, однако империя сильнее… разумеется, если это дело рук малазанских «когтей». Но во всем этом было что-то странное, нечто противоречащее обычному ходу событий. Завоевывая другие вольные города, империя нередко прибегала к услугам местных гильдий, превращая их в отряды «Когтя». Однако вспыхнувшая сейчас война, откуда на нее ни взгляни, представлялась какой-то бессмыслицей. Неясность ее причин тревожила алхимика сильнее, чем она сама.
Услышав за спиной сопение, Барук вспомнил про Крюппа. Он повернулся к толстяку и с улыбкой сказал:
— Благодарю тебя за новости, Крюпп. Если это все, что ты собирался мне сообщить, не буду тебя задерживать.
Глаза Крюппа неожиданно блеснули. Толстяк на удивление проворно вскочил с кресла.
— Мой дорогой Барук, у Крюппа есть для вас еще кое-что.
Алхимик кивнул.
— Повествование сие весьма малодоступно уму и вдобавок отличается запутанностью, — начал Крюпп, двигаясь к окну. — Самое большее, что удалось Крюппу, — это сделать некоторые догадки, опираясь на свои разносторонние дарования. Все, о чем сейчас повествует Крюпп, родилось в его голове в часы отдохновения от азартных игр и прочих занятий. Думаю, вы согласитесь с тем, что видите перед собой адепта. Находясь под влиянием опоннов, адепт способен слышать, видеть, обонять и осязать малейшие изменения в окружающем мире. И тогда обыкновенный ветер становится удивительным рассказчиком. Ветер приносит сладостные флюиды, исходящие от женской половины опоннов — госпожи Удачи. Но одновременно ветер несет и горечь предостережения мужской их части — господина Смеха.
Крюпп пристально взглянул на алхимика.
— Я достаточно ясно выражаюсь, господин Барук?
— Пока что я понял одно: твое известие каким-то образом связано с опоннами, — стараясь быть терпеливым, ответил алхимик.
Крюпп наклонил голову, разглядывая перекопанную проезжую часть улицы.
— Возможно. Возможно, однако, что они предприняли ложный выпад, дабы сбить с толку глупого Крюппа.
«Глупого? — подумал Барук. — Можешь не прибедняться, дружище: еще никто не назвал тебя дураком».
— Откуда мне знать? — вздохнул Крюпп.
Он разжал пальцы. На ладони лежал плоский кусочек воска.
— Видите этот слепок, господин Барук? Никто не знает, где и когда появился оригинал, оставивший на нем свои очертания. Многие жаждут заполучить оригинал, испытать его холодное прикосновение, ставящее на карту очень многое, в том числе и жизнь. Вам не составит труда определить по слепку, чем является оригинал. В единственном числе такой кругляш летит к ногам нищего. В большом количестве эти кругляши служат удовлетворению прихотей людей богатых и имеющих власть. Нередко подобный кругляш уходит от прежнего владельца со следами его крови, отягченный множеством дурных дел. Но достаточно легкого дождичка, и кровь смывается. Кругляш вновь соблазнительно блестит и привлекает собой очередного охотника за удачей, который ничего не подозревает об истинной стоимости кругляша. Отсюда, заключает Крюпп, большинству людей этот предмет покажется никчемным и недостойным внимания. Однако есть и те, кто упорствует в иной точке зрения.
У Барука сдавило грудь. Внутри все пылало. Дыхание превратилось в муку. Слова Крюппа привели его туда, где все недвусмысленно намекало на обширнейший свод знаний, собранных чьей-то уверенной, твердой и умелой рукой. Казалось, рука не только собрала их, но и скрупулезно запечатлела на пергаменте. В мозгу алхимика появилось видение: громадная библиотека; черные полки, уходящие вдаль, и на каждой — плотные ряды книг в кожаных переплетах и пожелтевших свитков. Письменный стол, щербатая поверхность которого вся в чернильных пятнах. Барук сумел лишь мельком оглядеть эту сокровищницу. Она находилась в уме Крюппа. Святилище, двери которого заперты для всех, кроме самого Крюппа.
Барук заставил себя вернуться в окружающий мир.
— Ты говоришь о… монете, — медленно произнес он, не сводя глаз с воскового кусочка.
Крюпп положил слепок на широкий подоконник.
