Подхватив Гебория, Фелисина поволокла старика через исчезающую преграду.
«Моя дорогая! Постой! Упрямая девчонка, ты все равно погибнешь!»
Фелисина невольно усмехнулась: «Мне нужно было раньше догадаться».
Последним, кто повел атаку на ослабевший защитный барьер, был вихрь Дриджны. И опять песок, царапающий лицо и все тело.
— Постой, — прохрипел Геборий. — Где Кульп?
Фелисину прошиб озноб.
«Да он же мертв! Боги милосердные, он мертв! Съеден заживо. Крысы убивали его у меня на глазах, а я с пьяным равнодушием смотрела, ничего не замечая. Даже эта фраза меня не насторожила: "Не все сразу"… Кульп мертв».
Она подавила рыдания и поволокла Гебория дальше. За спиной слышался торжествующий рев странствующего. Крысы были «гвардией» Наваля, и сперва медведь накинулся на них. Фелисина не оборачивалась. Судьба Бодэна ее не волновала. Только вперед. В безумие песчаной бури.
Уйти далеко им не удалось. Буря обступала их со всех сторон, ни одна из которых не была тише или спокойнее остальных. Наконец Фелисине удалось заметить жалкое пристанище — естественный скальный навес. Затащив туда Гебория, она легла рядом, прижавшись к старику. Кроме смерти, ждать было нечего.
От выпитого вина Фелисину потянуло в сон. Она противилась, но потом смирилась, убедив себя, что умереть во сне куда спокойнее и приятнее, чем быть свидетельницей собственного конца.
«Надо бы рассказать Геборию об истинной сути знания… Нет, не буду. Сам узнает. Скоро. Теперь уже совсем скоро».
Она проснулась и поразилась тишине. Впрочем, тишина не была полной. Рядом кто-то плакал. Фелисина открыла глаза. Вихрь Дриджны больше не бушевал вокруг. В небе золотистым саваном висела пыль. Завеса пыли была настолько плотной, что позволяла видеть не дальше чем на десять шагов. Мир без завываний ветра казался непривычным.
У нее болела голова. Во рту было жарко и сухо. Фелисина села и огляделась.
Геборий стоял на коленях, монотонно раскачиваясь взад-вперед. Лицо как-то странно сморщилось. Потом она догадалась: старик прикрыл его невидимыми руками. Тело сотрясалось от рыданий.
«Ах да, Кульп», — вспомнила Фелисина, чувствуя, как у нее самой морщится лицо.
Нет, плакать бесполезно.
— Должно быть, он что-то почуял, — еле ворочая задубевшим языком, сказала Фелисина.
Геборий встрепенулся. Покрасневшие невидящие глаза повернулись к ней.
— Ты о чем? — отрешенно спросил он.
— О нашем маге, — с привычным раздражением ответила Фелисина. — Кульп раскусил этого сладкозвучного торговца и понял, что он — дивер.
«И торговец тоже понял, почему и спросил его про Путь».
— Ох, девочка, если бы мне сейчас такие доспехи духа, как у тебя!
«А ты никогда не думал, что внутри эти доспехи могу быть залиты кровью? Но ее никто не должен видеть. И знать об этом тоже не должен».
— Если бы не мое нынешнее печальное положение, я бы стоял на твоей стороне, защищал бы тебя. Впрочем, я даже не спросил, нужна ли тебе моя защита. Но я бы все равно тебя защищал.
— Что ты там бормочешь?
— Это мозговой бред, девочка. Дивер отравил меня, и его яд воюет в моей душе с другими незваными гостями. Даже не знаю, переживу ли я все это.
Фелисина почти не слушала его. Ее насторожили странные шаркающие звуки. Сюда кто-то шел, едва переставляя ноги и поддевая камешки. Фелисина встала. Геборий остался на коленях. Его голова опять запрокинулась.
То, что она увидела, угрожало вспороть ей разум. Из ее горла вырвался нечленораздельный крик… К ним шел Бодэн… точнее, то, что от него осталось. Местами его тело было сожжено до самых костей. Жар вспучил ему живот, раздувшийся как у беременной женщины. Уголь, перемешанный с кровью, — вот что называлось теперь его телом. На месте глаз, носа и рта зияли дыры. И все же это был Бодэн.
Он сделал еще шаг и повалился на песок.
— Кто здесь? — шепотом спросил Геборий. — Сейчас я и впрямь слеп. Скажи, кто пришел?
— Успокойся, никого здесь нет, — соврала ему Фелисина. Она медленно подошла к живому обрубку, опустилась рядом, обняла руками его голову и положила себе на бедра.
Бодэн узнал ее. Он протянул обезображенную руку и коснулся локтя Фелисины. Потом он заговорил, и каждое слово было похоже на звук трущейся о камни веревки.
— Я думал… огонь… не причинит вреда.
— Ты ошибся, — прошептала Фелисина.
Ее доспехи трескались с пугающей скоростью. А за ними и внутри их появлялось что-то иное.
— Моя клятва…
— Да, помню. Твоя клятва.
— Твоя сестра…
— Тавора мне больше не сестра.
— Она…
— Не надо, Бодэн. Ни слова о ней.
Он хрипло втянул в себя воздух.
— Ты…
Фелисина ждала, надеясь, что жизнь покинет этот обрубок раньше, чем он скажет последние слова.
— Ты… была… не такой, как я ожидал.
Пока доспехи не лопнули и не упали, под ними может прятаться кто угодно. Даже ребенок… В особенности ребенок.
Небо и земля перестали различаться. Мир окутала неподвижность, окрашенная в золотистые тона. Спихивая вниз камешки, Скрипач поднялся на гребень холма. В непривычной тишине стук камешков был раздражающе громким.
«Богиня затаила дыхание и ждет», — подумалось Скрипачу.
Он вытер пот.
«И ее ожидание не сулит ничего хорошего».
Из дымки вышел Маппо. Он безмерно устал, и походка трел-ля напоминала старческое ковыляние. Усталость читалась и в воспаленных глазах. Его клыки глубоко впились в потрескавшуюся кожу.
— Тропа ведет дальше, — сказал он, опускаясь на корточки рядом с сапером. — Наверное, Апсалара сейчас с отцом. Они идут вместе.
Похоже, он не решался продолжать.
— Да, — вздохнул Скрипач. — Вихрь Дриджны получил новую богиню.
— Воздух полон… предчувствия, что ли.
Скрипач что-то буркнул себе под нос. Маппо помолчал, затем поднялся.
— Пошли к нашим.
Икарию удалось найти удобное место для трапезы — плоский кусок скалы, окруженной крупными валунами. К одному из них прислонился Крокус. Он следил, как Икарий неторопливо раскладывает припасы. Скрипачу показалось, что за время их отсутствия Крокус повзрослел на несколько лет. Выражение лица у парня было совсем иным.
Скрипач молча снял с плеча арбалет. Икарий закончил накрывать «стол».
— Хватит грустить, парень. Поешь-ка лучше, — сказал он Крокусу. — Пересекаются разные дороги. Все возможно… даже невозможное. Терзаться тем, чего еще не случилось, — занятие пустое и вредное. Тело тоже нужно поддерживать, иначе у тебя пропадут силы. Хорош же ты будешь обессиленный, когда придет время действовать.
