Теперь уже хвост колонны от стен Арена отделяла всего тысяча шагов. Северные ворота, окруженные двумя крепкими башнями, были видны на три четверти своей внушительной высоты. Нижняя четверть тонула в ползущем человеческом месиве. Люди толкались, распихивали друг друга локтями, лезли по головам, словно боясь, что ворота вдруг могут захлопнуться. Живой неистовый поток невозможно было остановить. Подобно пасти великана, Арен заглатывал беженцев. Виканские всадники носились взад-вперед, безуспешно пытаясь вогнать этот поток хоть в какое-то русло. Дюкр видел, что к ним присоединились солдаты аренского городского гарнизона.
«А где же армия? Или Пормкваль до сих пор не знает о беженцах?»
Потом он увидел солдат Пормкваля. Они стояли на городских стенах. Они смотрели. Солдаты стояли в несколько рядов, тесня товарищей и сражаясь за место, откуда лучше видно.
На плоских крышах башен толпились разодетые горожане, показывая пальцем на голодную, оборванную, обезумевшую толпу беженцев.
Гарнизонные солдаты стремились подобрать всех, кто еще оставался за воротами, но был жив. Они подхватывали обессилевших беженцев на руки и бежали к воротам. Заметив среди солдат человека в форме капитана, Дюкр подъехал к нему.
— Эй, капитан! Возьмите ребенка!
Капитан бережно принял ошалевшую, но по-прежнему молчаливую девочку.
— Вы Дюкр? — вдруг спросил он.
— Да.
— Вас, господин Дюкр, просили немедленно явиться для доклада к Железному кулаку. Он находится в левой башне.
— Этот напыщенный болван подождет! — почти заорал историк. — Сначала я должен убедиться, что последний беженец, способный двигаться, прошел через ворота. Скажите мне ваше имя, капитан. Мало ли, у этой девочки могут найтись мать или отец.
— Меня зовут Кенеб. Пока родители не нашлись, я позабочусь о ней, клянусь вам.
Кенеб топтался на месте, будто хотел сказать что-то еще.
— Господин Дюкр!
— Вы передали мне не все распоряжения Пормкваля? — раздраженно спросил историк.
— Простите меня…
— За что, капитан? Вы верны городу, который поклялись защищать.
— Да. Но те солдаты на стенах… Им не позволено находиться ближе… Надеюсь, вы меня понимаете. И им это очень не нравится.
— Они не одиноки в своих чувствах. Спасибо, капитан Кенеб. Идите.
Дюкр въезжал в городские ворота самым последним. Проход опустел. За стенами не осталось ни одного способного двигаться беженца. Это не означало, что на подступах к воротам вообще не было живых. Но им не хватало сил даже на последние двадцать — тридцать шагов. Возможно, кого-то из таких беженцев еще можно было спасти. Однако даже гарнизонные солдаты больше не решались выйти за ворота. Скорее всего, они получили новый приказ, категорически запрещавший им это.
Ворота пока оставались открытыми. Дюкр въехал в город, остановился. Он развернул лошадь и в последний раз взглянул на север. Пыльное облако теперь висело над ближайшим к Арену холмом. Телесное зрение историка смешалось с внутренним, и он увидел ослепительно сверкающее копье вихря Дриджны. Его взгляд проник еще дальше на север — через реки, равнины, горы — и достиг города совсем на другом берегу. Однако это видение ничего ему не сказало. Он было слишком быстрым для понимания. Испуганная душа историка поспешила вернуться обратно.
«Дорога в сотни лиг, выложенная трупами. Нет, такое вне моего понимания. Да и любой, кто еще сохранил разум, этого не поймет».
Дюкр тронул поводья и поехал дальше. Караульные возле ворот расступились, пропуская его. На солдат, заполонивших стену, он старался не смотреть. И даже их радостный клич, разнесшийся над Ареном, показался ему рыком зверя, который вырвался на свободу.
Тени беззвучными волнами плавали над бесплодными каменистыми холмами. Апторианский демон еще раз обвел своим большим блестящим глазом окрестности, затем опустил продолговатую голову и взглянул на мальчика, примостившегося возле его ног.
Мальчик тоже внимательно разглядывал мир Тени, пытаясь отыскать в нем что-нибудь привычное. Но ничего привычного, знакомого ему по прошлой жизни здесь не было. Его единственный глаз поворачивался во все стороны, поблескивая множеством граней.
— Отец, это наш новый дом? Мы будем здесь жить? — спросил у демона мальчик.
— Мои соратники почему-то всегда забывают, что в этом мире есть и коренные жители, — произнес кто-то совсем рядом. — О, да я вижу здесь ребенка.
Мальчик поглядел на высокого человека в черном.
— Знаешь, Апт, какими бы благими намерениями ты ни руководствовался, твое упрямое намерение придать мальчишке свое подобие лишь ранит его. И с возрастом эта рана будет все глубже.
В ответ Апт защелкал языком и засвистел.
— Представь себе, ты достиг прямо противоположного, — сказал ему человек в черном. — Теперь он и не человек, и не демон.
Апт вновь заговорил на своем языке. Человек, задрав голову, терпеливо слушал его, после чего слегка улыбнулся.
— Очень самонадеянно с твоей стороны.
Он наклонился к ребенку.
— Ну, здравствуй, мальчуган.
Мальчик робко поздоровался.
Бросив еще один раздраженный взгляд на демона, человек подал мальчику руку.
— Меня зовут… дядя Котиллион.
— Этого не может быть, — неожиданно произнес мальчик.
— Почему?
— У тебя совсем другие глаза. Они очень маленькие, и ты пытаешься видеть ими одновременно. Должно быть, они у тебя слабые. Идя сюда, ты прошел сквозь каменную стену, и деревья всколыхнули мир призраков. Они как будто не знали, что он тоже может здесь находиться.
Котиллион сощурился.
— Стена? Деревья? — Он взглянул на Апта. — Мальчишка что, тронулся умом?
Демон принялся что-то долго ему объяснять. Котиллион побледнел.
— Клобук тебя накрой, — тихо пробормотал он.
Когда он вновь взглянул на мальчика, его взгляд был полон искреннего восхищения.
— Как тебя зовут, мальчуган?
— Пенак.
— Значит, ты помнишь свое имя. Скажи, а кроме имени, что еще ты помнишь… в том мире?
— Помню, как меня наказывали. Мне велели никуда не отходить от отца.
— А как он выглядел, помнишь?
— Нет. Я не помню ни одного лица. Мы ждали, не зная, что они с нами сделают. А потом нас, детей, увели. Отца солдаты потащили в другую сторону. Он думал, что я пойду вместе с ним, но я пошел с другими детьми. Они наказали меня и всех остальных за то, что мы не делали, как они велят.
Котиллион внимательно слушал.
— Вряд ли у твоего отца, Пенак, был какой-то выбор.
