— Как скажешь, — с каким-то облегчением согласился Пормкваль. — Но что нам теперь делать? Маллик, у тебя есть предложения?
Джистальский жрец указал на север.
— К нам скачут всадники под белым флагом. Давайте узнаем, что предлагает Корболо Дэм. Ведь мы же ничего не теряем.
— Я не могу говорить с ними, — точно капризный ребенок, забубнил Пормкваль. — Нет, я не могу. Маллик, говори ты.
— Как прикажете.
Он развернул лошадь и поехал к посланцам Корболо Дэма. Пойманные в ловушку, солдаты Железного кулака угрюмо глядели ему вслед.
Маллик и посланцы Дэма встретились на полпути к отдаленному северному склону. Разговор был совсем коротким, после чего джистальский жрец поскакал назад.
— На юге мы еще можем прорваться, — тихо сказал Пормквалю Дюкр. — Отступить с боем и вернуться в Арен.
— Не желаю тебя слушать, предатель!
Лицо вернувшегося Маллика Ре ля было исполнено надежды.
— Железный кулак! Корболо Дэм устал от кровопролития. Он с отвращением вспоминает вчерашнюю битву.
— Что он предлагает? — дрогнувшим голосом спросил Пормкваль.
— У нас есть только одна возможность. Прошу вас, отнеситесь к моим словам серьезно… Вы должны приказать солдатам сложить оружие, оставить его на склонах холмов, а самим построиться внизу. Ваши солдаты будут считаться военнопленными и потому смогут рассчитывать на достойное к себе отношение. Нам с вами придется стать заложниками. Когда прибудет Тавора, начнутся переговоры о нашем возвращении, обставленном по всем правилам. Господин Пормкваль, иного выхода у нас нет.
Дюкром овладела странная апатия. Любые новые попытки убедить Пормкваля были тщетны. Историк медленно слез с лошади и стал развязывать ремни подпруги.
— Что еще ты задумал, предатель? — заорал на него Маллик Рель.
— Расседлываю свою кобылу, — спокойно ответил Дюкр. — Врагам она не нужна ни на шкуру, ни на мясо. Она вернется в Арен. Это самое малое, чем я могу отблагодарить ее за верную службу.
Он снял и бросил на землю седло, потом вытащил из лошадиной пасти железный мундштук.
Джистальский жрец скорчил брезгливую мину.
— Они ждут нашего ответа, — напомнил он Пормквалю.
Дюкр почти вплотную прижался к теплой лошадиной морде и погладил ее.
— Будь умницей, — шепнул он кобыле, слегка хлопнув ее по крупу.
Лошадь развернулась и неторопливо поскакала на юг.
— Что тут думать? — выдохнул Пормкваль. — Я не Кольтен. Я дорожу жизнью моих солдат… Рано или поздно мир вернется на землю Семиградия.
— Тысячи мужей, жен, отцов и матерей будут благословлять ваше имя, Железный кулак. Если бы вы приказали сражаться до конца, то обеспечили бы себе вечное проклятие.
— Я ценю своих людей, — сказал Пормкваль. Он повернулся к офицерам.
— Приказываю прекратить всякое сопротивление армии Корболо Дэма и сложить оружие на склонах. Солдат отвести вниз и там построить. Выполняйте приказ!
Четверо капитанов выслушали приказ. Прошло несколько тягостных минут. Потом они, будто деревянные куклы, отсалютовали и направились к своим полкам.
Дюкр отвернулся.
Разоружение длилось почти час. Малазанские солдаты молча складывали оружие. Груды мечей, кинжалов, копий, луков становились все внушительнее. Расставшись с оружием, люди брели вниз, вливаясь в плотные, колышущиеся ряды своих товарищей.
Всадники армии Корболо Дэма сосредоточенно подбирали трофейное оружие. Вскоре десятитысячная армия малазанцев превратилась в безоружную и беспомощную толпу.
К этой толпе неторопливо приближались победители. Дюкр увидел Камиста Рело, нескольких предводителей племен, двух безоружных женщин (скорее всего, колдуний) и самого Корболо Дэма — коренастого, обнаженного по пояс полунапанца. Волосы на голове и теле Дэма были сбриты, обнажая толстую паутину шрамов. Подъезжая к месту, где стояли Железный кулак, Маллик Рель и малазанские офицеры, он довольно улыбался.
— Хорошая работа, — похвалил Дэм, выразительно глядя на Маллика Реля.
Джистальский жрец спешился, подошел к нему и поклонился.
— Передаю в твою власть Железного кулака Пормкваля и десять тысяч его воинов. Более того, во имя Шаик вручаю тебе город Арен.
— Вранье, — усмехнулся Дюкр.
Такого Маллик Рель не ожидал.
— Ты не можешь вручить ему Арен, джистальский жрец.
— Что за бредовое утверждение, старик?
— Удивляюсь, как ты не заметил, — все так же насмешливо продолжал Дюкр. — Наверное, был слишком ослеплен собственным вероломством. Приглядись к полкам, что стоят вокруг, а потом взгляни на юг.
Маллик сощурился, обшаривая глазами разоруженные полки. Затем побледнел.
— Блистиг! — выдохнул он.
— Похоже, у командира гарнизона и его солдат достало ума не рваться в эту ловушку. Да, их немного — от силы триста человек. Но мы оба знаем: они сумеют продержаться до прибытия Таворы. Городские стены Арена достаточно высоки. Вдобавок, их недавно покрыли отатаральской пылью, предохраняющей от магии. Думаю, я не ошибусь в своих предположениях, что сейчас на стенах уже стоят гарнизонные солдаты вместе с выпущенными из тюрьмы «красными мечами». Твое предательство, джистальский жрец, провалилось. С треском.
Маллик Рель подскочил к нему и тыльной стороной ладони ударил историка по лицу. Удар оказался сильным: Дюкра развернуло. Острые грани перстней на пальцах жреца прорвали старику щеку и ранили потрескавшиеся губы. Дюкр упал и почувствовал, как под ним что-то треснуло.
Он тут же заставил себя встать. Из разорванной щеки хлестала кровь. Глядя себе под ноги, Дюкр ожидал увидеть мелкие осколки раздавленного пузырька. Их не было. Кожаный шнурок на шее был пуст. Пузырек бесследно исчез.
Чьи-то руки грубо повернули Дюкра лицом к джистальскому жрецу.
— Твоя смерть будет… — дрожащим голосом начал Маллик, но Корболо Дэм перебил его:
— Помолчи! А ты, стало быть, историк, находившийся при Кольтене.
— Да, — коротко ответил Дюкр.
— И солдат.
— Как видишь.
— Вижу. И потому тебе будет уготована такая же смерть, как этим солдатам.
— Ты решишься уничтожить десять тысяч безоружных людей?
— Я намерен сбить Тавору с ног прежде, чем она ступит на континент. Я намерен разъярить ее настолько, что она лишится способности думать. День и ночь она будет одержима местью, и этот яд заставит ее совершать одну ошибку за другой.
— Ты всегда выставлял себя, Корболо, самым жестоким полководцем империи. Ты гордился этим, словно жестокость относится к числу добродетелей.
