— Рассредоточиться! — крикнул один из мятежников. — Джелем! Ханор! Арбалеты к бою!
Промедление было равносильно самоубийству. Калам бросился на того, кто отдал приказ. Мятежник отчаянно защищался. Кривая сабля рубила воздух в разных направлениях, стремясь поспеть за ложными выпадами Калама. Но чутье воина подсказало мятежнику, какого выпада избегнуть. Он отступил, затем сам двинулся на Калама.
Калам внутренне усмехнулся: на этом строился весь его расчет. Он упредил косой удар сабли, полоснув противника по запястью. Мятежник схватился за острое лезвие и окровавил пальцы. У него было перерезано сухожилие на правой руке. Сабля со звоном упала в траву.
Калам метнул ему в грудь кинжал, пригнулся и отскочил в сторону, чтобы самому не попасть под удар сторожа. Этот выпад немало удивил ассасина: он считал сторожа трусоватым и думающим лишь о своей шкуре. Однако его удар едва не стоил Каламу жизни. Ассасина спасло лишь то, что он успел выпрямиться и ударить сторожа ножом в живот. Оттуда хлынула горячая струя крови, забрызгав сторожу плечо. Сторож закричал и согнулся пополам, зажав своим телом нож и руку Калама.
Калам вырвал руку и повернулся к двум оставшимся противникам.
Они залегли в траве, пытаясь взвести пружины своих арбалетов. Оружие было малазанским, специально предназначенным для атак. Калам умел заряжать такие арбалеты за несколько секунд. Мятежники возились уже минуты три, не в силах совладать с нехитрой малазанской механикой. Калам не стал дожидаться, пока они поймут, что к чему, и бросился на них.
Один все еще пытался взвести пружину, но страх портил ему все дело. Кончилось тем, что стрела просто вывалилась из паза. Второй мятежник отшвырнул арбалет и вновь схватился за кривую саблю. Воин был достаточно рослым и находился в более выгодной позиции. Но его обуял внезапный страх.
— Пощади, — прошептал он.
Это было последним словом, которое он произнес. Молниеносным ударом кинжала Калам перерезал ему горло и, не останавливаясь, качнулся в сторону, ударив второго в грудь. Лезвие пробило доспехи мятежника, вонзилось в тело, прошло еще глубже и застряло в легком. Захлебываясь в кровавой пене, мятежник распластался на траве. Новый удар Калама оборвал его мучения.
Стало тихо, если не считать негромких стонов умирающего сторожа. Из невысокой рощицы, находившейся на берегу сухого русла, донеслись первые трели проснувшихся птиц. Калам припал на одно колено и с наслаждением втягивал в себя прохладный утренний воздух.
За спиной послышался цокот копыт. Калам обернулся и увидел подъезжавшую Миналу. Держа в руке арбалет, она помахивала им, словно указкой, пересчитывая мертвые тела. Убедившись, что Калам жив и даже не ранен, Минала облегченно вздохнула.
— Я насчитала восемь.
Калам кивнул. Потом он обтер все свое оружие о телабу последней жертвы и внимательно осмотрел кромку каждого лезвия.
Сторож перестал стонать.
— Восемь, — повторила Минала.
— Как капитан? — спросил Калам.
— Очнулся, но сознание затуманено. Боюсь, как бы у него не поднялся жар.
— Здесь неподалеку есть удобное место для лагеря. Думаю, нам стоит задержаться на день. Мне нужно выспаться.
— Конечно.
— Но надо убрать все следы их стоянки. И… тела.
— Предоставь это нам с Сельвой. Не бойся, мы успели всего насмотреться. Мертвецы — не самое страшное.
Калам пожал плечами и нагнулся за последним из своих ножей.
— Там еще двое разбойников, — вдруг сказала Минала.
— Что же ты молчала? — встрепенулся Калам. — Где они?
— Их оставили стеречь лошадей, но они… — Она поморщилась. — На них кто-то напал. Из тел вырваны клочья мяса. И следы укусов. Я видела.
Калам усмехнулся и медленно распрямил спину.
— Хорошо, что я вчера почти ничего не ел. Как ты думаешь, кто их так?
— Говорят, здесь водятся большие бурые медведи. Наверное, пока ты сражался с этой восьмеркой, он на них и напал. А ты слышал, как ржали лошади?
Калам внимательно смотрел на Миналу и думал о том, что может скрываться за взглядом этих почти серебристых глаз.
— Тут было и так шумно, — сказал ассасин.
— Да. Нам было слышно даже там, почему я и помчалась сюда. Так ты согласен, что это медведь задрал тех двоих?
— Согласен. Больше некому.
— Тогда я съезжу за нашими. Я быстро.
Минала развернула лошадь без поводьев — ее руки по-прежнему сжимали арбалет. Калам только языком причмокнул. Он вспомнил ее ночное стремительное нападение на разбойников, перепрыгивание из седла в седло.
«Эта женщина умеет не только ездить верхом», — подумал он.
Минала скрылась из виду. Калам оглядел затихший лагерь: догоревший костер, тела убитых, разбросанное оружие.
— Как же я хочу спать, — прошептал он.
— Тот самый Калам, который вместе с Бурдюком прошел всю пустыню Рараку…
Капитан Кенеб снова покачал головой, будто до сих пор не верил, что Калам сидит рядом.
Наступил вечер. Калам спал весь день и проснулся совсем недавно. Проснувшись после таких сражений, он всегда чувствовал себя не самым лучшим образом. У него ломило все тело, начинали ныть старые раны. Прошлое отступало лишь во сне, а затем снова безжалостно напоминало о себе. Сельва приготовила Каламу укрепляющий напиток из трав. Он взял чашку, кивком поблагодарил женщину и стал пить, поглядывая на сиреневатые язычки пламени над углями костра.
— Никогда бы не поверила, что один человек может за считанные минуты расправиться с восьмерыми, — сказала Минала.
— Представляешь, Калама уже взрослым взяли в «Коготь», — сообщил ей Кенеб. — Тоже редкий случай. Обычно они берут к себе детей. Обучают их годами.
— Обучают? — с усмешкой переспросил Калам. — Скажи лучше, забивают голову так, что своих мыслей почти не остается.
Он повернулся к Минале.
— Напасть в одиночку на восьмерых не так сложно, как ты думаешь. Когда нападаешь один, сам же делаешь и первый шаг. А когда собирается восемь… или десять человек, они невольно выжидают. Им бы всем броситься на меня, но они ждут, ищут бреши в моей обороне. Для меня главное — не стоять на месте. Нужно постоянно двигаться и прикрывать все места возможных ударов. И еще нужно опережать их. Опаснее всего, когда противники действуют сообща. Опытные солдаты это умеют.
— Тебе повезло, что они не умели.
— Конечно, повезло. Будь они настоящими солдатами, я бы здесь не сидел.
— Господин, а ты научишь меня сражаться, как ты? — вдруг спросил Кесен, старший из детей.
Калам усмехнулся.
— Наверное, отцу твое будущее видится не на полях сражений. Сражения — они для тех, кто не нашел себе в жизни других занятий.
