Снаружи наступила ночь.
Сквозь купол я видел три луны Гора и яркие звезды над ними.
Они прекрасны.
Повинуясь порыву, я сел на большой трон в зале царей-жрецов, достал меч и положил его себе на колени.
И вспомнил слова Парпа:
– Пока не придет время тебя уничтожить.
Я почему-то рассмеялся, и мой смех был смех воина Гора, бесстрашный, могучий, он раскатился в одиночестве и пустоте зала царей-жрецов.
5. ВИКА
Я пришел в себя от успокаивающего прикосновения губки ко лбу.
Схватил руку, державшую губку, и обнаружил, что это рука девушки.
– Кто ты? - спросил я.
Я лежал на спине на большом каменном возвышении, примерно в двенадцать квадратных футов. Подо мной, спутанные и переплетенные, тяжелые спальные шкуры, толстые меховые покрывала, многочисленные простыни алого шелка. На возвышении разбросано также несколько желтых шелковых подушек.
Я находился в большой комнате, не менее сорока квадратных футов; спальное возвышение в одной стороне, но стены не касается. Стены темного камня, в них лампы. Мебель состоит главным образом из двух или трех шкафов у стены. Окон нет. Во всем отпечаток аскетизма. Дверей нет, но в комнату ведет большой открытый вход, примерно двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Сквозь него виден коридор.
– Пожалуйста, - сказала девушка.
Я отпустил ее руку.
Девушка хорошенькая: светлые волосы, цвета летней соломы; волосы прямые, падают на спину и перевязаны полоской белой ткани. Глаза голубые и мрачные. Губы, полные и красные, способные разорвать сердце мужчины, надуты; губы чувственные, слегка мятежные, слегка презрительные.
Она склонилась у возвышения.
За ней, на полу, сосуд из полированный бронзы, полный воды, полотенце и горянский бритвенный нож с прямым лезвием.
Я коснулся подбородка.
Пока я спал, она меня побрила.
Я вздрогнул, представив себе лезвие у горла.
– У тебя легкое прикосновение, - сказал я.
Она склонила голову.
На ней длинное простое белое платье без рукавов, падающее благородными классическими складками. Вокруг горла изящно обернут белый шелковый шарф.
– Я Вика, - сказала она, - твоя рабыня.
Я сел, скрестив ноги по-горянски. Потряс головой, чтобы прогнать остатки сна.
Девушка встала, отнесла сосуд к раковине в углу комнаты и вылила воду.
Походка у нее хорошая.
Потом она провела рукой мимо стеклянного диска на стене, и из скрытого отверстия полилась в раковину вода. Девушка ополоснула сосуд, снова наполнила его водой, потом достала из шкафа другое полотенце из мягкой льняной ткани. Подойдя к спальному возвышению, она склонилась передо мной, подняв сосуд. Я принял у нее сосуд и сначала напился, а потом, поставив его рядом, умылся. Вытер лицо полотенцем. Она взяла бритвенный нож, использованное полотенце и сосуд и отошла к стене.
Очень грациозная, очень красивая девушка.
Снова ополоснула сосуд и поставила к стене сушить. Промыла и вытерла нож и положила в шкаф. Движением руки, не прикасаясь к стене, открыла в ней небольшое круглое отверстие и бросила туда два использованных полотенца. Когда они исчезли, круглая дверца закрылась.
Девушка вернулась к спальному возвышению и опустилась на колени в нескольких футах от меня.
Мы смотрели друг на друга.
Молчали.
Спина у нее прямая; склонившись, она опирается на пятки. В глазах горит раздраженная ярость или бессильный гнев. Я улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ, посмотрела на меня сердито.
Когда она снова подняла голову, я посмотрел ей прямо в глаза; некоторое время мы так смотрели в глаза друг другу, потом она опустила взгляд.
Когда она подняла голову, я коротким жестом пригласил ее придвинуться.
В глазах ее мелькнуло гневное возмущение, но она встала, медленно приблизилась ко мне и склонилась у самого возвышения. Я, по-прежнему сидя на возвышении скрестив ноги, наклонился, взял ее голову в руки и привлек к себе. Она склонилась, с поднятым ко мне лицом. Чувственные губы слегка раздвинулись, я почувствовал, что дышит она глубоко и часто. Я отнял руки, но ее голова не отодвинулась. Я медленно развернул белый шелковый шарф у нее на шее.
Глаза ее затуманились гневными слезами.
Как я и ожидал, на ее белом горле тонкий, плотно прилегающий ошейник горянской рабыни.
Подобно другим таким же ошейникам, он запирается маленьким замком на шее.
– Видишь, - сказала девушка, - я тебе не солгала.
– Твое поведение, - ответил я, - не похоже на поведение рабыни.
Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах.
– И все-таки я рабыня. - Она отвернулась. - Хочешь посмотреть мое клеймо? - презрительно спросила она.
– Нет.
Итак, она рабыня.
Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я ожидал. Там только номер - горянский, соответствующий по нашему счету 708.
– Можешь сделать со мной, что хочешь, - сказала девушка, повернувшись ко мне лицом. - Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе.
– Не понимаю, - сказал я.
– Я рабыня комнаты.
– Не понимаю, - повторил я.
– Это значит, - раздраженно сказала она, - что я заключена в этой комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит.
– Но ведь ты можешь выйти, - возразил я.
И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и на коридор за ним.
– Нет, - с горечью сказала она, - я не могу выйти.
Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом - не менее пятидесяти ярдов друг от друга - расстоянии видны были многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел дверей, не было даже петель.
Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку.
– Пошли, - сказал я, - опасности нет.
Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней.
– Нет! - воскликнула она.
Я рассмеялся и зашел в комнату.
Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу.
Закричала и вцепилась в камни.
Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она исцарапала мне лицо.
