Кернус расхохотался.
Кулак ведущего аукциона сомкнулся, словно схватывая пригоршню попавших в него монет.
— Продано! — объявил он.
Зрители принялись громко начали делиться переполнявшими их впечатлениями.
Поднявшийся на помост помощник ведущего сковал наручниками запястья девушек и соединил их цепью, приготовив к выводу новым владельцем из здания рынка.
— Еще дикарок! — бушевали зрители. — Давайте посмотрим следующих! — требовали они.
— Непременно! — воскликнул ведущий. — Непременно! Здесь хватит дикарок до конца ночи. Вы не будете разочарованы. Все они красивы и прошли отличное обучение. Уверяю вас, вы получите настоящее удовольствие!
Присутствующие ответили ликующими воплями.
Элизабет и обе девушки были уже в цепях. Филлис и Вирджиния, очевидно, мучительно переживали только что перенесенное ими тяжелое испытание; в глазах у них блестели слезы. Элизабет, напротив, казалась радостной и довольной собой. Когда они готовились спуститься с деревянного помоста, Кернус, ткнув в мою сторону рукой, приказал двоим охранникам:
— Поднимите этого идиота на ноги, пусть она на него посмотрит!
Я отчаянно сопротивлялся, но выстоять против дюжих охранников не смог.
— Эй! — крикнул Филемон, обращаясь к девушкам на помосте. — Посмотрите на того, кто осмелился быть в числе врагов Кернуса!
Девушки обернулись, и Элизабет, пристально вглядываясь в толпу, впервые за все это время заметила меня, в рабских лохмотьях, со скованными за спиной руками — безнадежного пленника Кернуса, рабовладельца и убара Ара.
Она остолбенела от неожиданности. Глаза её широко распахнулись, а руки в тяжелых цепях невольно потянулись к искаженному ужасом лицу. Тут её довольно грубо потянули за цепи вниз с помоста, и она, едва не упав, спустилась на одну-две ступени. И тут, наконец, она поняла, что торги и продажа её были настоящими, что они несут ей рабство, а не освобождение. У неё вырвался дикий, пронзительный крик, крик боли и отчаяния, страха и разрушенных надежд. Она изменилась буквально на глазах; у неё началась истерика, и сопровождавшие её служащие невольничьего рынка, расценив её реакцию по-своему, быстро стащили её с помоста и увели куда-то в глубь здания.
— Пока её ещё официально не передали Самосу, — с кривой усмешкой заметил Кернус, — я, пожалуй, верну её домой и воспользуюсь её услугами. Сегодня она меня заинтересовала. Поскольку она рабыня красного шелка, думаю, Самос не станет возражать.
Я продолжал молчать.
— Уберите его отсюда, — распорядился Кернус.
Охранники, повиснув на моих скованных цепями руках, выволокли меня из амфитеатра.
Огни над зрительскими рядами снова начали гаснуть.
Отовсюду понеслись удивленные и восхищенные возгласы, заглушаемые предлагающими свои ставки покупателями, а за спиной у меня все продолжал звучать артистичный голос ведущего аукциона, подчеркивающего прелести и достоинства очередной рабыни, вышедшей на помост, чтобы заинтересовать собою граждан-рабовладельцев славного города Ар.
Глава 20. СЫГРАННАЯ ПАРТИЯ
— Эта ночь, — объявил Кернус, поднимая свой кубок, — будет ночью развлечений и удовольствий!
Никогда ещё я не видел обычно невозмутимого работорговца таким ликующим, как в эту ночь, и причиной тому были превысившие все его ожидания торги на Куруманском невольничьем рынке.
Ночь близилась к концу, и пир в центральном зале дома был в разгаре. Вино и пага лились рекой. Девушки, прикованные цепями к стенам для развлечения пьяной стражи, визжали и извивались под ощупывающими их руками. Подвыпившие охранники, спотыкаясь на каждом шагу, с кубками в руках бродили по всему залу. Жареное мясо на длинных шампурах доставляли к столам на своих плечах обнаженные рабыни. Вино подносила целая вереница раздетых девушек. Пьяные музыканты в центре зала бренчали на своих инструментах нечто невнятное.
Проходящие мимо пинали меня, закованного в цепи, раздетого до пояса, с кожаным колпаком на голове, или лупили палками. Затем уже без колпака, но все ещё в цепях меня подтащили к трону Кернуса и бросили возле него на колени.
По другую сторону трона, также в кандалах, стояла жалкая, ошеломленная, все ещё не пришедшая в себя Элизабет, единственным её одеянием была цепь на шее с медальоном дома Кернуса. Здесь же, в нескольких шагах от неё я, к своему ужасу, увидел закованных в цепи Ремиуса и Хо-Сорла. Рядом с ними со связанными за спиной кожаным ремнем руками стояла на коленях Сура; голова её была низко опущена, волосы касались пола.
Ее кукла, доставшаяся ей от матери, кукла, которую она так любила и так ревностно охраняла, что некогда набросилась на меня и готова была даже убить, валялась теперь перед ней на полу, разодранная на части.
— В чем их преступление? — спросил я у Кернуса.
— Они хотели тебя освободить, — рассмеялся он. — Пытались попасть к тебе, когда ты был в темнице, и нам удалось схватить их только после жестокой стычки. А эта женщина пыталась пагой и своими бриллиантами подкупить твою охрану.
Я удивленно вскинул голову. Я не мог понять, почему Ремиус и Хо-Сорл хотели разделить мою участь и что заставило Суру рисковать своей жизнью, теперь, несомненно, потерянной. Я сделал так мало, чтобы иметь таких друзей, чтобы заслужить их преданность. Теперь в моем положении я чувствовал, что невольно предал не только Элизабет и девушек, но и Царствующих Жрецов, и даже Ремиуса, Хо-Сорла, Суру… Меня охватило отчаяние; я осознавал себя побежденным и беспомощным. Я посмотрел на Элизабет: она словно оцепенела, уставившись невидящим взглядом в пол; тугой ошейник стягивал ей горло.
Я предал их всех.
— Приведите Портуса! — приказал Кернус.
Работорговца, прежде главного соперника дома Кернуса, втолкнули в зал. Его, очевидно, недавно доставили сюда из темниц Центрального Цилиндра Ара по приказу убара этого города — Кернуса, некогда обычного работорговца, принадлежавшего теперь к касте воинов.
Измученного, раздетого по пояс, выглядевшего, как обтянутый кожей скелет, Портуса привели в цепях и оставили в центре зала на арене.
С него сняли кандалы и вложили в дрожащую руку кривой нож.
— Кернус, пожалуйста, ваше величество! — запричитал он. — Проявите великодушие.
— Готовься к схватке! — бросил ему Кернус.
На арену вступил бывший раб, которого я впервые увидел, когда он вышел победителем в поединке на тупых ножах, и стал медленно, осторожно подкрадываться к Портусу.
— Умоляю, Кернус! — завопил Портус, на груди которого через мгновение появилась кровавая полоса. Теперь ножи не были тупыми. — Пожалуйста, пощади! Умоляю как собрата по касте! — кричал он, в то время как раб, задыхаясь от нетерпения, со злорадной усмешкой один за другим безнаказанно наносил ему удары ножом.
