Я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на нее, стоящую на коленях перед серебряным кувшином с длинным носиком, в котором дымилось густое черное вино. Глаза ее под чадрой были сердиты. Обнаженный живот и ребра притягивали взгляд. Видеть ее означало хотеть ее, а хотеть ее означало владеть ею.
Алейна закружилась под последние такты бешеной музыки.
Затем она остановилась, замерла, высоко подняла руки и откинула голову. Тело ее блестело от пота, с последним аккордом она рухнула на пол, к ногам Ибн-Сарана. Я заметил, что руки ее покрыты едва заметными светлыми волосками. Девушка тяжело дышала.
Ибн-Саран величественным жестом позволил ей подняться, и она выпрямилась.
Ибн-Саран взглянут на меня и улыбнулся:
— Интересная рабыня
— Хотите поторговаться? — спросил я.
Ибн-Саран уважительно поклонился в сторону Сулеймана. Тот учтиво поклонился в ответ:
— Я не стану перебивать покупку у своего гостя.
— А я не считаю правильным начинать торг в доме, где меня так хорошо принимают.
— В моем Саду Удовольствий двадцать таких, как она, — улыбнулся Сулейман.
— Вот как? — пробормотал Ибн-Саран и поклонился.
— Семьдесят весов финиковых кирпичей, — произнес Сулейман, обращаясь ко мне. Это было хорошее предложение. По-своему Сулейман проявлял ко мне великодушие. Он давно снискал себе славу самого удачливого торговца в пустыне. И вот паша Сулейман, убар Девяти Колодцев, объявил свою окончательную цену. Я не был уверен, что на этом все закончится. Если бы Сулейман в самом деле интересовался покупкой и собирался отдавать за нее свои финики, он бы с самого качала поручил это дело кому-нибудь из своих помощников.
— Вы проявили ко мне великодушие и гостеприимство, я почту за честь, если Сулейман-паша любезно согласится принять эти ничтожные камни за шестьдесят весов финиковых кирпичей.
Если бы не Ибн-Саран — меня бы вообще не допустили на глаза паши Девяти Колодцев.-
Он поклонился и подозвал к себе писаря.
— Выдай этому торговцу камнями расписку на восемьдесят весов финиковых кирпичей, — приказал он.
Я низко поклонился.
— Сулейман-паша очень великодушен.
Мне показалось, что издалека донесся приглушенный шум и крики. Ни Сулейман, ни Ибн-Саран ничего не слышали.
Алейна стояла на малиновых плитах обнаженная, мокрая от пота, задыхающаяся. Из одежды на ней оставался лишь ошейник и несколько браслетов и цепочек на руках, на ногах и на шее. Она откинула роскошные, белокурые волосы.
Крики прозвучали отчетливее. Завизжал невесть откуда взявшийся под сводами дворца Сулеймана кайил.
— Что там происходит? — поднялся на ноги Сулейман.
Алейна оглянулась.
В этот момент стражники у дверей полетели в разные стороны, а в полукруглые, напоминающие башенку двери влетел всадник на боевом кайиле. Когти зверя скрежетали по каменным плитам, лицо всадника скрывала черная повязка, за плечами болтался бурнус. Стража опомнилась и кинулась на незнакомца. Он несколько раз взмахнул ятаганом, и стражники попадали на скользкий от крови пол. Засунув ятаган в ножны, незнакомец сорвал повязку и оглушительно расхохотался.
— Это же Хассан-бандит! — в ужасе крикнул кто-то.
Я вытащил ятаган и встал между Сулейманом и всадником.
Кайил оскалился, а Хассан вытащил длинный тахарский хлыст.
— Я пришел за рабыней, — сказал он.
Длинное кнутовище оглушительно щелкнуло, голова Алейны дернулась, девушка завизжала от боли. Кнут четырежды обернулся вокруг ее талии. Хассан рывком подтащил Алейну к себе и перебросил ее через седло кайила.
— Прощайте! — помахал он нам рукой. — Премного благодарен!
Стражники толпились в дверях, но, к величайшему изумлению всех присутствующих, Хассан погнал кайила через весь зал к огромному полукруглому окну. Гигантский зверь с кошачьей грацией выпрыгнул из окна, приземлился на крышу прилегающей постройки, затем спрыгнул на другую крышу и, наконец, на землю. Я, как и все, кто находился в зале, подбежал к окну. На подушке остался лежать Сулейман, паша Девяти Колодцев. Обернувшись, я успел заметить, как Хамид, помощник Шакара, предводителя отряда аретаев, спрятал в складках драпировки окровавленный кинжал.
Я кинулся к Сулейману. Глаза раненого были открыты
— Кто меня ударил? — произнес он слабым голосом.
Шелковые подушки тяжелели от крови.
Ибн-Саран выхватил ятаган. Он больше не выглядел сонным. Глаза его сверкали, а сам он напоминал изготовившуюся к прыжку пантеру.
— Он! — крикнул Ибн-Саран, указывая на меня ятаганом. — Я видел, это он!
Я резко выпрямился.
— Каварский шпион! — вопил Ибн-Саран. — Убийца! Я обернулся. Со всех сторон сверкала сталь.
— Руби его! — крикнул Ибн-Саран, взмахнув ятаганом.
Глава 6. ПРИЗНАНИЕ РАБЫНИ
На пыточных козлах лежали обнаженные тела двух рабынь. Руки и ноги девушек были привязаны к стойкам прямоугольной конструкции.
Я стоял на коленях в кругу обвинения со скованными за спиной руками. На шею мне набили тяжелое железное кольцо с прикованными к нему цепями. Их держали стоящие по бокам стражники. Меня раздели догола, на ногах висели тяжелые кандалы.
— Зарубить его! — кипятился Ибн-Саран, размахивая ятаганом.
— Нет, это будет слишком просто, — возразил Шакар, предводитель отряда аретаев.
Улыбнувшись, Ибн-Саран вложил ятаган в ножны. Я едва ворочался в стальных цепях. Положение было тяжелым.
— Пора выслушать признания рабынь, — произнес судья. Двое загорелых, раздетых по пояс рабов принялись крутить рукоятку ворота.
Рыжеволосая девушка, та, которая держала поднос с сахаром и ложками, зарыдала. Руки рабыни вытянулись. Рыжая невольница отчаянно извивалась и кричала:
— Господин! Хозяин!
Одетый в шелковый кафтан и каффию с агалом, Ибн-Саран приблизился к пыточному столу.
— Не бойся, малышка Зайя, — произнес он. — Помни, что надо говорить только правду.
— Я знаю, господин, — рыдала она. — Только правду. По сигналу судьи раб провернул рукоятку еще на один щелчок.
Тело девушки напряглось, кончики пальцев на ногах дрожали, вытянутые руки противоестественно вывернулись.
— Слушай внимательно, маленькая Зайя, — сказал Ибн-Саран, — и хорошо подумай, прежде чем отвечать.
Девушка кивнула.
— Видела ли ты, кто ударил кинжалом благородного пашу Сулеймана?
