— Значит, Турнус — твой хозяин.
— Да. Турнус — мой хозяин.
— Как тебя зовут? — спросила Редис.
— У тебя есть имя? — спросил незадолго до этого Турнус.
— Мой бывший хозяин, Клитус Вителлиус из Ара, — ответила я, — называл меня Дина.
— Для него ты так мало значила? — удивился Турнус.
— Да, хозяин.
— Хорошее имя. Только уж слишком обычное.
— Да, хозяин.
— Нарекаю тебя Дина! — объявил он. Точно животному кличку дал. — Кто ты?
— Дина, хозяин…
— Как тебя зовут? — спросила Редис. Я улыбнулась.
— Дина.
— Многих девушек с таким клеймом зовут Динами, — заметила Турнепс.
— Я слышала, — сказала я.
— Хорошее имя, — похвалила Верров Хвост.
— Спасибо.
— Приятно, наверно, носить женское имя, — позавидовала Турнепс.
Я не ответила.
— Я — Редис, — сказала Редис.
— Я — Турнепс, — сказала Турнепс.
— Я — Верров Хвост, — сказала Верров Хвост. Ремешок взглянула на меня.
— Я — Ремешок.
— Тал, — поприветствовала я их.
— Тал, — дружно ответили они.
— Ты главная в клетке? — спросила я Ремешка. — Да.
— Бить меня нет необходимости. Я подчинюсь.
— Все мы женщины. Все мы рабыни, — вздохнула Ремешок.
— И над всеми нами — плетка, — добавила Турнепс.
— Меня били плеткой по рукам, — рассказала я, — но не секли ни разу.
— А давно ты в рабстве? — спросила Редис.
— Нет.
— Для свободной ты слишком красива, — заметила Турнепс.
— Я жила далеко отсюда.
— Судя по акценту, ты из варваров, — предположила Ремешок.
— Да.
— Где ты жила? — поинтересовалась Верров Хвост.
— Эта местность называется Земля.
— Никогда не слышала, — удивилась Турнепс.
— Где-нибудь на севере? — принялась допытываться Редис.
— Далеко, — ответила я. — Не надо об этом.
Как могла я говорить с ними о Земле? Чтобы сочли сумасшедшей или лгуньей? Разве поверят они, что существует мир, где мужчины состязаются, выкрикивая политические лозунги, презрев свое главенство, радостно спеша превратить себя в евнухов? Что кому-нибудь, кроме лесбиянок и мужчин, мужчинами, по существу, не являющихся, захочется жить в таком мире? Истина далеко не всегда соответствует политической целесообразности.
— У варваров так скучно, — протянула Турнепс. — Ты никогда не была в Аре?
— Нет.
— Меня однажды продавали в Аре, — похвастала она. — Чудесный город.
— Приятно слышать.
Еще бы — ведь Клитус Вителлиус из Ара.
— Странно, что тебя никогда не секли, — размышляла Турнепс. Я пожала плечами.
— Наверно, ты слишком красивая.
— По-моему, секут только уродок, — заявила Верров Хвост.
— Точно, — подтвердила Редис.
— Мне кажется, — возразила я, — красива девушка или нет, нужно будет — хозяин ее высечет.
Странно, что сказала об этом я, земная женщина. А действительно, если надо высечь — почему же не высечь, тем более если у девушки хозяин — горианец?
— Дина права, — кивнула Редис.
— Нас секут, — подтвердила Ремешок, — когда им нравится.
— Да! — хлопнув себя по бедрам, рассмеялась Редис. — Вот звери! Сделала ли что-нибудь, нет ли, все равно: хочется им — становись под плетку!
— Мужчины — хозяева, — отчеканила Турнепс. — Что хотят, то с нами и делают.
— Мы в деревне, Дина, — напомнила Верров Хвост. — Но останешься здесь надолго — узнаешь, что такое плетка.
Я содрогнулась.
— Меня толком и не били, — пролепетала я.
Этта никогда не пускала в ход плетку, хотя, как главная рабыня в лагере, имела право. Дважды — по спине и по ногам, — подгоняя к конуре, меня хлестнула Мелина, подруга Турнуса, моего нового хозяина. Невероятное унижение! Так как же вынести, когда тебя секут по-настоящему? Что чувствуешь, когда твое тело обжигает плеть?
— Ремешок, а это больно? — спросила я.
— Да, — ответила она.
— Очень больно?
— Да.
— Ты сильная, Ремешок. Ты боишься плетки?
— Да.
— Очень боишься?
— Да, — ответила она. — Я очень боюсь плетки.
Меня затрясло. Если даже великанша Ремешок боится, то что же говорить обо мне?
— Пора спать, — объявила Редис.
Мы улеглись на солому и вскоре уснули. Раз я проснулась в холодном поту. Странный сон. Обнаженная, в стальном ошейнике, стою я на коленях на гладких плитах в прекрасной комнате, точно во дворце. Передо мной — низенький столик. На нем нитки и бусинки в чашечках, рабские бусинки — красные, желтые, пурпурные — самых разных цветов. Я откуда-то знаю, что должна нанизать бусы. Перед моими глазами — плеть.
— Что это? — спрашивает голос.
— Плеть, хозяин, — отвечаю я.
— А кто ты?
— Рабыня, хозяин.
— Повинуешься?
— Да, хозяин.
И тут плеть резко опускают к моему лицу, прижимают к губам. Больно. Я чувствую рукоятку зубами.
— Целуй плеть, рабыня! — раздается голос. Я целую плеть.
— Кто приказывает мне? — спрашиваю я. Будто я должна об этом спросить. Хотя таких вопросов рабыни обычно не задают. Это может быть сочтено за непозволительную дерзость. Но меня не хватают за руки, не швыряют на пол, не секут.
— Тебе приказывает Белизариус, рабыня, — слышу я в ответ. И етвет этот кажется странно уместным, как бы единственно возможным. Хотя никакого Белизариуса я не знаю.
— Каков приказ Белизариуса, хозяина рабыни? — снова спрашиваю я.
— Он прост, — гремит голос.
— Да, хозяин.
— Нанижи бусы, рабыня!
— Да, хозяин, — отвечаю я. Руки мои тянутся к нитям и бусинкам… и тут я проснулась.
Непонятный сон. Я ощупала пол. Никаких гладких плит. Дерево, солома, железные прутья. Под ними — утоптанная земля. Сна как не бывало. Лежу, таращусь на доски и решетки. Полнолуние. Я встала на солому. Ни в каком я не во дворце. Я в клетке в Табучьем Броде. Я подошла к решетке, держась за прутья, выглянула наружу поверх плотно спрессованной земляной стены. В нескольких дюймах над головой — крыша клетки. Руки вцепились в решетку. Когда-то меня звали Джуди Торнтон. Я в клетке! У меня вырвался испуганный возглас. Ухмыляясь, на меня смотрел Брен Лурт. Девушки беспокойно заворочались, но не проснулись. Отпрянув от решетки, я легла на солому. Он все смотрел на меня. Я попыталась натянуть на ноги коротенькую тунику.
