— Сколько ни заработал, все мои. Это не твое дело!
Даже под бесформенным платьем свободной женщины было видно, как напряглись ее плечи. Глаза Беверли сердито сверкнули поверх шелковой домашней вуали, сквозь которую угадывались очертания губ.
— Так ты, выходит, пришел ко мне с пустыми руками? Ну что ж, тогда не удивляйся, что в доме для тебя не найдется еды.
— Разве ты не ходила в лавку? Я ведь оставлял тебе деньги.
— У меня не было желания.
— В таком случае, подкреплюсь где-нибудь в таверне.
— Это дорого. Так и быть, дам тебе немного хлеба и сушеного мяса.
— Нет уж, лучше я пойду в трактир. Там есть горячее.
— И симпатичные рабыни, не так ли? Тоже в своем роде горячие?
— А как же иначе? В противном случае они не приносили бы дохода своим хозяевам.
— И что, они правда такие горячие?
— Это одно из их многочисленных достоинств.
— Понятно, — прошипела Беверли в холодной ярости. — А что, если они окажутся не в настроении?
— Рабыни обучены всегда быть в настроении.
— Но если клиент все-таки останется недоволен?
— Тогда девушку хорошенько выпорют, — ответил я.
— А если бы ты остался недоволен услугами такой девушки, ты тоже велел бы ее выпороть?
— Непременно.
— Даже окажись на ее месте я? Ты и меня бы велел выпороть?
— Непременно.
— Понятно, — процедила Беверли вне себя от злости и встала, поплотнее запахнув свое одеяние. — Ладно, нечего мне с тобой тут болтать. Я устала. Пойду к себе.
— Не запирай свою дверь на засов, — предупредил я. Она поступала так постоянно, и с каждым разом это раздражало меня все больше.
— Это моя спальня, — возмутилась Беверли.
— Ничего твоего тут нет, — заявил я. — Дом нанят мною, на мои деньги и на мое имя, а если ты и пользуешься в нем отдельной спальней, то только с моего позволения.
— Ну конечно, — сказала Беверли холодно, — я ведь у тебя на содержании.
— Не нравится, можешь уйти куда угодно.
— Конечно! Интересно только знать, далеко ли я успею уйти, прежде чем меня схватят и посадят на цепь?
— Ты можешь сама продать себя какому-нибудь важному господину.
— Еще чего не хватало!
Ее глаза сверкнули гневом над белым шелком домашней вуали.
— Я предлагаю тебе уйти.
— Я не хочу уходить, — сказала Беверли.
— Значит, предпочитаешь остаться на содержании?
— Да, — ледяным тоном произнесла она, — предпочитаю.
Потом мисс Хендерсон повернулась, покинула кухню, пересекла гостиную и стала подниматься по лестнице.
— Не запирай дверь на засов! — крикнул я ей вслед.
— Это еще почему? — сердито отозвалась она.
— Содержанку и того, кто ее содержит, не должно разделять железо, за исключением используемого по усмотрению хозяина. Такого, как прутья клетки, оковы или ошейник.
— Я буду вести себя так, как мне угодно.
— Тот, кто содержит женщину, должен всегда иметь к ней доступ.
— Можешь говорить, что хочешь, а я буду делать то, что считаю нужным.
Я услышал, как захлопнулась дверь спальни. До моего слуха донесся стук задвигавшегося засова.
Поднявшись из-за маленького столика на кухне, я подошел к кухонному шкафчику, достал оттуда хлеб и сушеное мясо, расправился с этим скудным пайком, утер губы, направился к лестнице и поднялся наверх.
Беверли пронзительно завизжала, прижимая к себе снятую одежду. Я стоял на пороге. Выбитая дверь болталась на одной петле. Засов был сорван вместе с железными скобами.
Пытаясь прикрыть наготу схваченной в охапку одеждой, Беверли попятилась.
— Не трогай меня! — воскликнула она. — И нечего двери ломать. Мог бы постучать, я бы открыла.
Шагнув вперед, я остановился перед ней.
— Я бы открыла дверь, — повторила Беверли.
— Рабыню за такую ложь можно и убить.
— Приличные люди, — пробормотала она, стараясь не встречаться со мной взглядом, — стучатся перед тем, как войти в спальню дамы. И спрашивают разрешения.
Я вырвал из ее рук охапку одежды и отшвырнул в сторону. Девушка осталась лишь в легком, горианского фасона нижнем белье, практически не скрывавшем ее прелестей.
— Я не одета! — возмущенно воскликнула Беверли.
Я сграбастал ее и швырнул животом на кушетку.
— Что ты собираешься со мной делать? — спросила она.
— Раздеть тебя, — ответил я и в подтверждение своих слов разорвал чуть прикрывавшую ее белую ткань.
— Убирайся из моей спальни! — прорыдала она.
— Этой ночью твоя спальня будет не здесь.
Схватив девушку за волосы, я стащил ее вниз по ступенькам, остановился в холле, перед ближайшим чуланом для рабов, рывком левой руки отворил крепкую решетчатую дверь, поставил мисс Хендерсон на четвереньки перед проходом и наконец, держа одной рукой за волосы а другой подталкивая под ягодицы, запихнул в конуру.
— Сегодня ты спишь здесь, — сообщил я.
С трудом развернувшись в тесном чулане, Беверли вцепилась в решетку, но я уже повернул ключ в замке.
— Сказано же тебе было, что мужчину и его содержанку не может разделять никакое железо, кроме прутьев клетки, оков или ошейника!
Отступив к стене, я поднял ключ так, чтобы она его видела, и добавил:
— Если мужчина содержит женщину, он всегда должен иметь к ней доступ. У меня, как видишь, теперь такая возможность имеется.
С этими словами я повесил ключ на стену так, чтобы Беверли могла его видеть, но не могла дотянуться.
— Джейсон, — позвала она.
— Я ухожу.
— Выпусти меня. Мне здесь плохо. Цементный пол, стальные прутья… Мне неудобно. Мне холодно!
— Ручаюсь, поутру тебе будет гораздо хуже, — заметил я.
— Джейсон! Джейсон, опомнись! Выпусти меня!
Я повернулся и вышел вон.
— Ты животное! — раздался вдогонку ее крик. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!
Заперев дверь снаружи, я ушел.
13. ТОПАЗ
Домой я вернулся рано поутру, поскольку немного поспал в таверне Клеантеса. Вообще-то мне нравилось посещать злачные места Виктории; их в городке было несколько, и в каждом имелись свои изюминки. Правда, больше всего мне по душе была таверна Тасдрона, где в алькове для утех содержалась некогда земная девушка, а ныне клейменая рабыня для наслаждений по имени Пегги Бакстер.
