На моих глазах около полусотни пиратов, не встречая никакого отпора, грабили портовые склады, в то время как горожане под угрозой оружия грузили награбленное добро на повозки, стоявшие у причала. Некоторые из речных разбойников несли факелы, явно собираясь после разграбления поджечь склады.
— К утру они соберут свою дань в полном объеме, — сказал человек, стоявший рядом со мной.
Пираты, расхаживая по причалу с бутылками паги, пили из горлышка, проливая себе на грудь. Они разбивали бочки, ломали клети и потрошили ящики. Это не имело смысла, однако пираты, видимо, хотели не только ограбить, но и запугать город.
— У нас численный перевес пятьдесят к одному, — сказал я. — Почему бы нам не задать им взбучку? Давайте я нападу на них первым.
— Ты что? — испуганно шикнул на меня мой сосед. — Это же настоящие головорезы! Лучше не дергайся, глядишь, и не тронут. В Виктории они всегда ведут себя как хозяева.
Я услышал крик и увидел, как один из пиратов, рослый, мускулистый малый, вскинув на плечо женщину, понес ее на свое судно.
— Что с ней будет? — спросила какая-то женщина из толпы.
— Если она красива, — отозвался мужчина, находившийся рядом с нами, — на нее наденут ошейник и оставят в цитадели Поликрата ублажать его молодцов. Ну а коли сочтут дурнушкой, то перережут глотку и выбросят за борт.
Женщина ахнула и схватилась за вуаль.
Швырнув пленницу к своим ногам на доски пристани, пират сорвал с нее одежду и передал товарищу, стоявшему на палубе ближайшей галеры. Тот, ловко орудуя веревкой, привязал обнаженную женщину снаружи бортового ограждения. Борта галеры уже украшали другие пленницы, выставленные таким же образом на всеобщее обозрение. С одной стороны, это тешило самолюбие разжившихся добычей разбойников, а с другой — должно было охладить горячие головы из числа местных жителей: вздумай кто-то стрелять по судну, первыми пострадали бы ни в чем не повинные пленницы.
Правда, эта женщина оказалась миловидной, и глотку ей, скорее всего, не перережут. Похотливые брутальные мужчины, какими в большинстве своем являются разбойники, находят подобным милашкам лучшее применение. Но вот клеймо и ошейник, надо полагать, ждали ее в самом ближайшем будущем.
— На твоем месте, — сказал мой сосед стоявшей рядом с нами женщине, — я постарался бы потихоньку отступить назад да пустился бы наутек.
— Я свободная женщина! — возразила она.
— Те красотки, что привязаны голышом к борту, тоже были свободными, — сердито проворчал он.
Его собеседница отпрянула, видимо испугавшись.
Ярдах в семидесяти я углядел Клиомена, командовавшего своими подручными.
— Эй ты там, бабенка! — крикнул один из громил, обшаривавший взглядом толпу. — А ну выйди вперед!
Один из шестов, которыми отделяли толпу, по его приказу опустили.
— А ну выходи! — повторил он. — Живо!
Женщина покачала головой и попятилась, рассчитывая укрыться за людскими спинами.
— А ну, сорвите с нее вуаль! — распорядился пират.
— Спасите, помогите! — заголосила женщина, но сильные руки уже сорвали капюшон с ее головы.
Она оказалась прелестной: за такую красотку на любом рынке дали бы хорошую цену. Одно непонятно: чего ради свободная женщина потащилась в порт, в то время как там свирепствовали налетчики? Она должна была хорошо понимать, чем это может обернуться.
— Ко мне, милашка! — приказал пират.
Женщина, дрожа от страха, приблизилась к нему.
Я едва не рванулся ей на выручку. Но двое ближайших соседей повисли у меня на плечах и не пустили.
Острием меча пират разрезал ее одежду, и она в свете разбойничьих факелов предстала перед всеми нагой.
— Ложись! — приказал громила.
Женщина заколебалась, затравленно озираясь по сторонам.
— Делай, что сказано, если не хочешь, чтобы я вспорол твое брюхо так же, как вспорол тряпье! — проревел головорез, уткнув острие меча в ее обнаженный живот. Потом он расхохотался и, оглядев толпу, проорал: — Эй, граждане Виктории! Я только что раздел свободную женщину из вашего паршивого городишки и намерен использовать ее, как мне того захочется. Может быть, кто-то из вас имеет намерение мне помешать?
Двое мужчин продолжали крепко удерживать меня на месте. Никто другой даже не шевельнулся.
— На колени! — приказал пират женщине.
Та повиновалась. Потом он приставил острие меча к самому ее горлу. Медленно, словно в оцепенении, женщина подняла руки к волосам, связала их узлом и, подняв взгляд на разбойника, произнесла:
— Пощади меня, господин! Молю о пощаде!
Некоторое время пират не отводил меча от ее горла, в то время как его взгляд похотливо скользил по обнаженным прелестям соблазнительной пленницы. Потом он рассмеялся и убрал клинок в ножны. От нахлынувшего облегчения она едва не лишилась чувств.
— Встань! — приказал он. — Бегом к ближайшей галере! Умоляй парней на ней, чтобы они привязали тебя к борту.
— Да, господин! — воскликнула женщина и, как подобает получившей приказ рабыне, стремглав бросилась исполнять его.
— В Виктории мы можем делать все, что нам угодно, — заявил пират. — Может, кто-то из вас со мной не согласен? Ну?
Возражений не последовало, и он, снова рассмеявшись, направился к кораблям.
На моих глазах новую рабыню привязали к поручням рядом с остальными.
— По-моему, она хотела, чтобы на нее надели ошейник, — промолвил кто-то.
— Они все этого хотят, — отозвался другой.
Разумеется, мужчины в толпе никогда не встречали такой женщины, как мисс Беверли. Женщины, которая не может быть рабыней! Но что, если на самом деле в глубинах своей души как раз она-то и является истинной прирожденной рабыней?
Если она такова, то сделала из меня большого дурака, ловко притворившись, будто является по натуре свободной женщиной. Как вообще следовало понимать ее постоянное раздражение, продажу Лолы, попытку натравить на меня стражников Порт-Коса и, наконец, ее поведение в таверне Хиброна, поставившее меня в унизительное положение?
Что, если на самом деле по своей природе она рабыня? Могла ли Беверли оказаться прирожденной рабыней? Одна эта мысль едва не заставила меня исторгнуть крик ярости и удовольствия. Если она и вправду рабыня, я выясню это. И тогда, несмотря ни на какие препятствия, Беверли станет моей собственностью.
Я буду для нее суровым господином. Беверли обязана мне очень многим, и если все ее притязания на статус свободной женщины окажутся ложными, она узнает, что такое моя плеть! Да, эта маленькая дерзкая стерва покорится моей безжалостной власти, о чем непременно узнает вся Виктория!
— Утром мы заплатим им дань, — промолвил кто-то в толпе.
