— Ну что вы, — ответил он. — Я готов на все в интересах науки.
На самом деле шлем вовсе не обязательно было одевать. Направленные датчики могли читать мысли с внушительного расстояния. Но Лейф изображал рутинное исследование, а энцефалограф, работающий вхолостую, — зрелище довольно примечательное.
Все время операции Лейф болтал с уриэлитом — вернее, развлекал его беседой, поскольку тому приходилось молчать. Как всякий хороший врач, он старался отвлечь пациента от мыслей о пинцетах и скальпелях. Но одновременно он старался направить мысли Даннто в нужное ему русло. Если брошенный доктором намек достигнет цели, медленно ползущая лента кимографа запечатлеет все, что думает по этому поводу сандальфон.
А сам Лейф не мог не видеть перед своим мысленным взором лежащую на кровати Аллу — длинные, волнистые кудри раскиданы по подушке, голова повернута, профиль четко виден на медном фоне волос —; ожившая камея среди сплетенных прядей.
«И эта красота, — подумал он, — принадлежит комку теста на моем операционном столе». Рука Лейфа дрогнула. Только усилием воли Лейф удержал ее под контролем, не дал вырваться тайным желаниям — повести разрез чуть вбок, ошибиться.
И что тогда? Кандельман начнет расследование. Как обычно. Но ведь заранее не скажешь, что разнюхает этот волкодав. Возможно, его хитрости хватит, чтобы поставить под удар всю работу КХВ за десять последних лет. Нет, ни в коем случае нельзя допустить этого. Достаточно и того неповиновения, что Лейф позволил себе, проведя вскрытие Аллы-1. Кроме того, Ава наблюдает за ним из-за энцефалографа. Ее опытный взгляд тут же распознает неверное движение, намеренную смертельную ошибку. И тогда она сообщит в Марсей о его самовольстве. А это значит — отзыв, а скорее всего — заочный трибунал и казнь в Париже. Слишком опасно перевозить людей через границу. Так что какой-нибудь неизвестный Лейфу человек из Корпуса зарежет его ночью да вырежет на лбу две буквы — J. и С, одновременно пугая гаек и подавляя всякое подозрение церкводарства, что под личиной Лейфа Баркера таится агент жидов или пограничников. Хитро и очень экономно.
Так что Лейф был очень осторожен, иссекая опухоль, которая и не выросла бы никогда, не принимай Даннто прописанных Лейфом определенных препаратов.
— Вот и хорошо, — сосредоточенно пробормотал Лейф себе под нос.
Архиуриэлит глотал таблетки, надеясь избавиться от изжоги. Изжога действительно прошла, но из белых круглых семян вырос посеянный Лейфом плод.
Хирург наполнил полость дрожащим гелем. Бесформенная масса мгновенно фиксировала электромагнитный «чертеж» окружающих клеток. Аминокислоты и углеводы соединятся согласно чертежу, и рассеченные ткани срастутся поразительно быстро.
Но в том геле, с которым работал Лейф, содержалось еще кое-что — смесь безвредных по отдельности веществ. Но, поглощая радиоволны определенной частоты, эти вещества соединялись, образуя сильнейший яд, и жертва быстро погибала в страшных судорогах.
— Как вы себя чувствуете?
Лейф отошел, оставив медсестрам очистку операционного поля и прочие завершающие мелочи.
Ничего и не почувствовал, — ответил бледный как поганка Даннто. — Странное чувство — когда глядишь в себя. — Он показал на висящее под потолком зеркало.
Такое дается немногим, — согласился Лейф очень серьезно и не огорчился, когда Даннто недоуменно покосился на него.
— Вы можете одеться вот в той комнате, абба, — сказала медсестра.
Даннто поковылял в указанном направлении, но голос ворвавшегося в операционный зал Кандельмана остановил его.
— Времяглоты! — ругался уззит. — Кто отвечает за куб в операционной?!
— Петр Сорн, — ответил Лейф. — А что?
— Тот, кого мы допрашивали по поводу 113 палаты?
Уззит развернулся и вихрем вылетел из зала. Медсестры недоуменно смотрели ему вслед. Когда Даннто спросил, в чем дело, Лейф только пожал плечами. Чувствовал он себя препаршиво.
ГЛАВА 13
Когда медсестры, под руководством Авы наводившие в операционной порядок, наконец ушли, Лейф вернулся туда, чтобы , посмотреть, что записал мыслеприемник.
Блестящий, без единого шва, вечносплавовый шар приемника, пристроенный на трехколесной тележке рядом с остальной аппаратурой, вызывал тихое любопытство ассистента-энцефало-графиста Сигура. Тихим его любопытство стало после того, как Лейф намекнул, что устройство это имеет огромную важность и церкводарство на разглашение тайны посмотрит очень косо. Прием подействовал отменно: Сигур клялся и божился, что не обмолвится и словом.
Лейф снял кимографы, отнес ленты на стол и развернул. Верхние линии его не интересовали — там отображались общеизвестные волны. А вот нижняя линия, жирно прочерченная недавно замененным пером, заняла внимание Лейфа почти на час, несмотря на то что тренировка позволяла ему читать пики и провалы графика, как книжные строки. Перед ним лежали мысли Даннто, то, о чем не догадывался никто.
К концу этого часа Лейф оторвался от ленты и тяжело вздохнул.
Не этого он ожидал, совсем не этого. Когда в sanctum sanctorum
[5]
KXB Лейф впервые увидал мыслеприемник, он воспринял новинку со щенячьим энтузиазмом. Чтение мыслей? Достаточно нацелить неощутимый луч на голову подозреваемого, считать и усилить едва заметные семантические волны, чтобы узнать все секреты чужого мозга?
Стать богом?
Ха-ха.
Для начала студенту пришлось усвоить, что под всем врачам известными альфа-, бета-, гамма-, эта-, тета- и йота-волнами лежат сигма-волны — иначе говоря, семантические. И натренированный взгляд может соотнести эти колебания со словами. При небольшой тренировке и наличии визора, разделяющего линию записи на отдельные элементы, человек мог выделять из синих зазубрин энцефалограммы звуки и понятия.
А с опытом приходило умение читать запись, просто ведя взглядом по нарисованным пером кимографа горам и долам.
Читать? Не совсем. Мыслеприемник, как быстро обнаружил Лейф, легко воспроизводил лишь слова, если в них оформлялась мысль. И все. Каракули на бумаге не передавали ни интонации, ни чувств, ни внутренних ощущений — отвращение, раздражение, похоть, любовь или скука оставались закрыты для машины. Она не смогла бы определить, голоден человек или пялится на проходящую мимо красотку. Впрочем, произнеси человек про себя: «О Предтеча, я с голодухи готов скунсову задницу смолотить!» или «Ох ты, какие ножки!», машина добросовестно уловила бы эти слова и записала бы на бумаге.
Но что, если этот человек любуется пиками Альп, но его ощущения не выражаются словами?
Господь Бог с мыслеприемником видит вместо разборчивых слов неясные иероглифы, называемые в обиходе статикой.
В колледже КХВ Лейфа учили, что волны, соотносимые с определенными звуками, называются логиконами, или словоформами.
