Последний прыжок привел Лейфа туда, где прятались раньше Даннто и Кандельман. Выглянув, он увидел силуэт уззита в луче фонаря Аллы. Униформа уззита была порвана; мундир висел клочьями, башмаки расползались, брюки разодраны по швам. На спине виднелось темное пятно; Лейф предположил, что ожог.
Кидаясь на врага сзади, Лейф успел заметить, как фонарь вылетел из руки Аллы и откатился в угол, осветив ее. От удара фонарь не выключился, но Алла не сделала и попытки подобрать его. Стрельба тоже прекратилась.
Лейф взревел от ярости и гнева. Должно быть, Алла ранена... или мертва..
В следующий миг рукоять пистолета Кандельмана вынырнула из темноты и ударила его в висок, отправив Лейфа во тьму еще более глубокую.
ГЛАВА 24
Когда Лейф очнулся, ему показалось, что в черепе у него торчит топор. Руки его были скованы. Спину холодили сырые кирпичи стены. Алла, тоже в наручниках, сидела напротив. На щеке ее засохла кровь. Очевидно, осколок кирпича, выбитый из стены пулей, оглушил ее, не нанеся серьезной раны.
Между ними стоял Кандельман. Уззит пытался вызвать кого-то через наручный передатчик. Фонарь его лежал на выступе стены так, чтобы освещать всех.
На самой границе круга света виднелись босые грязные ноги обитателя тьмы — мертвого или полумертвого, потому что оков Лейф не заметил.
— Ну что, Жак Кюз, — произнес Кандельман, очевидно, потеряв надежду получить ответ от передатчика, — решил вернуться к жизни?
На ухмылку у Лейфа не хватило сил.
— Как ты догадался, кто такой Жак Кюз? — спросил он.
— Я был глуп, признаюсь, — произнес уззит. — Меня слишком долго водили за нос. Но теперь, когда Даннто мертв, об этом никто не узнает. А ты никому не скажешь. После посещения Ч. А Алла никого больше и не увидит — кроме меня.
Лейф сглотнул. Кандельман вполне мог заявить, что Алла погибла во время облавы, и спрятать ее в каком-нибудь тайнике.
— И что ты выяснил? — осведомился он.
Лицо уззита ничего не отразило, но в голосе его прорезались триумфальные нотки.
— Если бы я знал французский, я догадался бы сразу же. Но откуда мне было его знать? В наши дни могучей науки человек даже свою специальность освоить до конца не может, не говоря уже о языке, мертвом много столетий. Так что когда я впервые услыхал имя Жака Кюза от пленного пограничника, я подумал, что это и вправду имя француза, члена парижского подполья, а попадавшиеся тут и там инициалы J. С. только убеждали меня в этом.
Ты знаешь, что я составил целый отчет по этим инициалам, что я обращался к лингвисту. Его ответ только сбил меня с верного пути; полагаю, он тоже был из ваших людей. Перед самой облавой я приказал его арестовать. Но хватит о нем. Ты знаешь, что я пытался связать J. С. с греческими IX, начальными буквами слова «рыба», интерпретируя их как «Иоаннос Хусис» или «Иоанн Поток». В своем нетерпении я притянул за уши первое попавшееся объяснение. Я не знал, что в Париже действуют две африканские подпольные церкви — Святая Тимбуктанская, чей символ — рыба, и церковь примитивов, для которых J. С. — инициалы не только их мифического Основателя, но и реального создателя — Жикизы Канду.
Лейф осторожно оглядывался, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ спастись, и не находил ничего. Ноги банту чуть подергивались — похоже было, что в агонии.
Кандельман опять попробовал наладить связь — безуспешно. Потом он взял Аллу за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она плюнула уззиту в лицо. Он медленно стер плевок, отвернулся и продолжил объяснять Лейфу —словно для того, чтобы доказать агенту его глупость.
— Я уже давно подозревал тебя, — сказал он. — Да, ты носил свой ламед, но в наше убогое время этот знак стал осквернен. Были дни, когда только тот, кто неуклонно придерживался законов церкводарства, мог пройти элохиметр. А нынешняя иерархия пользуется им ради поддержания собственной власти. У отцов-ламедоносцев очень часто бывают сыновья-ламедоносцы — намного чаще, чем это можно объяснить простым совпадением.
Кроме того, я был совершенно убежден, что Алла погибла в той аварии. Когда ты сказал мне, что она лишь легко ранена, я чуть не сломался.
— А с виду и не сказать было, — заметил Лейф, бросив короткий взгляд на обитателя тьмы. Нога определенно шевелилась.
— Я превосходно владею собой, — ответил Кандельман. — Я воспитан преданным последователем Сигмена, да будет верно имя его. Всякое чувство омерзительно, а уж его проявление... — Он запнулся, перевел дыхание и продолжил: — Да, я подозревал тебя, а особенно — после случая с двумя Ингольфами. Я, конечно, верю в путешествия во времени, но эта история показалась мне не слишком достойной доверия. Хотя и возможной.
Что касается Траусти и Палссон, то я допросил их, но твой ламед их загипнотизировал. Они видели изуродованное тело Аллы, но, поскольку ты сказал, что она ранена легко, перестали верить своим глазам.
— Типичные гайки, — отозвался Лейф. — А чего еще ожидать в стране, где последнее слово принадлежит власти, а та меняет свои взгляды каждые пять минут?
— Пока что можешь поносить нас. Когда ты выйдешь от Ч, ты будешь истинно верующим, как все мы.
Лейфа передернуло. На мгновение ему показалось, что его стошнит от такой перспективы, но он подавил рвотный позыв — банту тихо сел. Может быть, он... нет, драться он не станет.
— Жак Кюз преследовал меня днем и ночью, — продолжал уззит. — Днем он не выходил у меня из головы, а ночью являлся в кошмарах. Но меня все время мучило ощущение, что я пропустил какую-то важную улику, деталь, которая позволит мне раскрыть всю его организацию.
Вернувшись из Канады, я решил докопаться до самых корней, не знать ни сна ни отдыха, пока не выясню все, что смогу. Сутки просидел я в Парижской библиотеке. Я прочел краткую историю Франции. Я взял французский словарь и, овладев произношением, начал искать в нем «cuze» и «couze», решив, что это может оказаться кличка, имеющая символическое значение. Но такого слова в словаре нет.
Я нашел все значения имени Жак. Не подходило ни одно. Я решил, что пошел по ложному следу. Этот человек сводил меня с ума, и мне это не нравилось — я не люблю, когда кто-то или что-то влияет на меня.
— Даже Алла? — поинтересовался Лейф.
— Закрой свою поганую пасть! Слушай! И учись! Вам, пограничникам, при всей вашей хитрости, не сравниться с нами. Многоложество ведет вас к гибели!
Я сел и задумался. «Должен же быть некий общий фактор, — сказал я себе, — который связывает все действия Жака Кюза, что-то, выдающее его с головой». Я попытался отрешиться от всех предубеждений и посмотреть на события объективно. Я спросил себя — откуда сегодня исходит наибольшая опасность Союзу? — и понял, что за любой серьезной угрозой стоят скорее всего агенты Корпуса Холодной Войны. Самая большая наша проблема сейчас — поддержание техники и производства на должном уровне. К Ч отправляется так много техов, врачей, ученых и администраторов, что Союз едва сохраняет целостность. Многие юноши отказываются получать специальное образование, боясь ответственности или ложного обвинения. И все же я не нашел тогда ответа.
