«Странно, – подумал он, – странно, что я, привыкший проникать в мысли людей, не могу понять самого себя».
– Я тоже чувствовал это, – сказал герцог, неожиданно приняв решение. – Берн, мы никогда не были друзьями, и я не думаю, что когда-нибудь ими станем. Но я полагаю, мы слишком много времени и сил потратили на подсиживание и перебранки – словно соперники в любовном романе, – и раскол между нами сыграл на руку нашим врагам. Мы можем служить императору каждый по-своему. Так давайте постараемся смириться с этим. Пусть между нами будет мир.
Он протянул графу руку. Берн уставился на нее, как на что-то чужеродное, потом пожал плечами и положил на нее ладонь.
– Ладно, – сказал он. – Мир.
Берн снова повернулся к окну, задумчиво разглядывая край солнца над горизонтом.
– Надо что-то делать с Кейном. Вы знаете, я думал, ну, когда Кейн снова появится… я думал, Ма'элКот просто прикажет мне убить его. Но когда я сказал, что эта сука из Города Чужаков продала его, Ма'элКот только рассмеялся этим своим покровительственным смехом – ну, сами знаете – и приказал отослать Кейна в Железную комнату, как только он прибудет. Может быть, здесь что-то большее… Мне кажется, между ними есть что-то, мне непонятное…
Тоа-Сителл кивнул.
– Согласен. Я помню, как на прошлой неделе Ма'элКот пообещал отдать Кейна вам. Тогда мне показалось, что он не лжет, однако я думаю, теперь он этого не сделает. Вы видели, как он работает над своим Великим Делом?
– Что, опять пытается вставить туда разных Кейнов?
– Да. С той самой ночи в Сумеречной башне он занимается только изображениями Кейна. В первую же ночь, которую Кейн провел там, он магическими способами обследовал его. С тех пор он стал просто наваждением для Ма'элКота. Кейн занял все мысли императора, и он стал вспыльчив и непредсказуем.
– Надо было убить его в «Чужих играх», – негромко произнес Берн, все еще глядя в окно.
– Согласен, – кивнул Тоа-Сителл. – Но сейчас уже слишком поздно. Мы должны найти способ ослабить его влияние на Ма'элКота. А для этого необходимо выяснить, что он за человек. Что вы знаете о прошлом Кейна?
Берн пожал плечами.
– То же, что и все. Но я скажу вам, где можно узнать больше: в Монастырях.
– Правда?
– Да. Вы знаете, что мой отец – монах. Непосвященный. Так вот, в Монастырях они помешались на записях и записывают все, что под руку попадется.
– Да, я слышал, – задумчиво посмотрел на Берна герцог. – Позволят ли они мне просмотреть эти записи?
– Они не позволили бы – записи не подлежат разглашению. Но сейчас Монастыри не слишком довольны Кейном…
Тоа-Сителл прильнул к стеклу, вглядываясь в сгущающиеся над двором сумерки и одновременно размышляя об услышанном. Далеко внизу пять тяжело вооруженных Рыцарей двора стояли наготове, в то время как Королевские Глаза открывали дверцу железной клетки на повозке. Вокруг двора горели факелы. Крошечная фигурка Кейна невозмутимо выступила из затененной стены Сен-Данналина, словно не замечая надетых на нее стальных наручников и кандалов.
– Похоже, сейчас любой не слишком доволен Кейном, – пробормотал Тоа-Сителл. – Пойдемте. Подождем его в Сумеречной башне.
11
Группа верховых констеблей направилась по Божьей дороге к западу, толкая перед собой толпу. Послышались крики боли и недовольства. Почему это их нужно изгонять из Старого Города, чуть только стемнеет? Ма'элКот придумал это правило? И зачем эти ублюдки так сильно напирают?
Запруженные улицы паниковали. Дети, зажатые между взрослыми, ревели в голос. Мужчины и женщины кричали верховым: Полегче!», «Не давите людей!» – но капитан констеблей сильно нервничал. Он хотел, чтобы назревавшие неприятности не затронули его район и разразились только на Северном берегу. Поэтому приказал своим людям поднажать. Чем скорее улицы Старого Города будут очищены от всякого сброда, тем будет лучше.
Вскоре толпа стала отбиваться.
Лошади наткнулись на плотную противодействующую массу – люди, гномы и эльфы встали так тесно, словно были единым организмом. Какой-то огр вырвал длинными кривыми когтями булыжник из мостовой и швырнул его в капитана, Он промахнулся, но толпа с готовностью подхватила идею.
В воздухе засвистели камни, а констебли заработали толстыми дубинками, которые опускались на плечи и головы с барабанным стуком.
Кто-то в толпе закричал:
– Почему вы бьете нас? Почему вы не защитите нас от проклятых актиров?
– Потому что у них приказ от актира, вот почему! – отозвался другой голос. – К ответу сукина сына Ма'элКота!
Капитан немедленно приказал схватить крикуна, но его было не разглядеть. Все новые и новые голоса присоединялись к хору.
– Актир! Актир! К ответу Ма'элКота!
Первые два крикуна были кантийцами. Они локтями пробили себе дорогу из толпы и притаились в переулке, вполне довольные своей миссией. Тут они начали кричать всего одно слово:
– Ак-тир! Ак-тир!
К ним присоединились новые голоса, и кантийцы, сделав свое дело, удалились.
Крик становился все громче и звучал все более грозно:
– Ак… ТИР! Ак… ТИР!
Люди пихали друг друга, разрывая линию констеблей и заставляя их отступать по Божьей дороге. Как только толпа поняла свою силу, она стала неуправляемой.
Капитан мог бы приказать своему отряду отойти, держа ситуацию под относительным контролем. Мог приказать своим людям атаковать в полную силу, забить толпу дубинками и мечами и сломить дух сопротивления. Однако он не сделал ни того, ни другого. Он был очень юным и неопытным, пришел в крайнее смятение и начал кричать на подчиненных, приказывая им сохранять порядок, так как другого выхода не видел. Отступление было для него позором, а заставить своих людей убивать тех, кого они поклялись защищать, капитан не решился. Он начал колебаться и потому проиграл.
Одного из констеблей стащили с лошади; он исчез под кулаками и ногами сомкнувшейся вокруг него толпы. Раздалось рычание, словно какое-то плотоядное чудовище проснулось, почуяв запах крови.
Едва заметное движение, одна-единственная внезапно наметившаяся цель – и толпа уже не была больше толпой, не была массой людей, оказавшихся на данной улице в этот день. Каждый мужчина, женщина, гном, эльф, огрилло и дриада превратились в клеточки некоего единого организма – и организм этот был голоден.
Через секунду с лошади стащили еще одного констебля, потом еще… После этого цепь распалась, и констебли поскакали прочь под градом булыжников и язвительных насмешек.
Когда наступила темнота, толпа завладела улицами. Ей служили освещением огни пожаров, а дома богачей превратились в пиршественные столы.
Толпа чувствовала неимоверный голод, и у нее была целая ночь, для того чтобы насытиться.
