Хэри помнил, как отец впервые побил его – удар тыльной стороной руки швырнул мальчика на ковер в отцовском кабинете, потом руки отца сжали его плечи и трясли до тех пор, пока из глаз не посыпались искры.
Он помнил крики и ссоры родителей – в них проскальзывали имена людей, которых он не знал, имена, которые Дункан называл на семинарах и лекциях, имена, при упоминании которых Девия Капур начинала дрожать и стучать зубами. Через много лет Хэри купил на черном рынке запрещенные книги, рассказавшие ему об этих людях: Джефферсоне и Линкольне, Вольтере и Джоне Локке. Тогда же он знал о них только то, что отца эти имена могли довести до беды.
Хэри помнил людей в серебряных масках, арестовавших Дункана, – они были из Социальной полиции. Мальчик уже спал, но проснулся от рычания Дункана и видел все происходившее через щель в двери.
Отец был либо слишком горд, либо слишком не от мира сего, чтобы лгать. Через неделю после его ареста полицейские пришли еще раз, чтобы отправить Хэри с матерью в двухкомнатную квартирку в рабочем гетто.
Долгие годы Хэри старался убедить себя в том, что его мать не развелась с отцом из-за сильной любви к нему и не желала покидать даже тогда, когда его прогрессирующее сумасшествие швырнуло их в жалкие трущобы. В других семьях развод мог бы спасти невиновную супругу, оставив ей ее касту. И только через много лет после смерти матери Хэри понял, что развод не спас бы ее, ибо она не донесла на отца, и она автоматически становилась его сообщницей.
Отец вернулся к семье только месяц спустя. Их имущество было конфисковано – люди, принадлежавшие к касте рабочих, не могли владеть доходами от работы профессионала. Ни у Дункана, ни у Девии не было навыков, необходимых рабочему, поэтому они перебивались случайной примитивной работой. А Дункану между тем становилось все хуже, он вел себя все более необъяснимо и все более ожесточенно провозглашал «права человека».
Хэри не было известно, что сокрушило его мать. Он знал, что однажды Дункан сильно поколотил ее, а врач рабочей клиники не имел никаких лекарств, кроме димедрола, и потому не смог вылечить ее. Самым ярким воспоминанием Хэри о матери было то, как она лежит в их крошечной квартирке, вся в поту, и дрожащими руками бессильно хватает его за руки. «Позаботься об отце, – просила она. – Больше у тебя никого нет. Он болен, Хэри, и не может позаботиться о себе сам».
Через несколько дней она умерла в той же кровати. В это время он, семилетний, играл в стикбол за несколько кварталов от дома.
Временами Дункан приходил в себя. Когда у него бывала ясная голова, он был приторно-ласков с сыном и изо всех сил старался быть хорошим отцом, в глубине души сознавая, что это невозможно. Он приложил немало усилий, чтобы дать Хэри образование, научил его читать, писать и считать. Он раздобыл достаточно кокаина, чтобы не только купить экран, но и дать взятку местному технику за нелегальное подключение его к библиотечной сети. Дункан и Хэри просиживали у этого экрана многие часы напролет, читая книги. Однако это бывало в хорошие дни.
Хэри быстро усвоил, что, когда отцу плохо, ему безопаснее оставаться в трущобах гетто, чем рядом с Дунканом. Мальчик обрел почти сверхъестественную чувствительность и способность к адаптации; он легко мог учуять перемену в состоянии отца и действовать согласно ситуации, в соответствии с очередным приступом безумия. Он научился видеть мир таким, каким видел его Дункан, и рано понял, что любой отказ или отступление от требований отца означает жестокие побои.
Тогда же он научился давать сдачи. Лет в десять он усвоил, что побои остаются побоями независимо от того, защищаешься ты или нет. Но сопротивление давало ему возможность избежать побоев.
В этих случаях он шел в единственное место, доступное ребенку рабочего, – на улицу. Его живой ум и умение приноровиться к обстановке помогли мальчику выжить среди шлюх, воров и наркоманов, среди извращенцев из высших каст и насильников. Его всегдашняя готовность дать отпор в любое время и в любых обстоятельствах снискала ему славу такого же ненормального, как его отец, а пару раз даже спасла ему жизнь.
К пятнадцати годам он уже неплохо знал мир. Путем логических рассуждений он пришел к выводу: отец сошел с ума, потому что слишком долго пытался обманывать себя. Он читал книги демагогов, утверждавших, будто мир таков, каким отцу хотелось его видеть. А когда мир показал свое истинное лицо, Дункан не смог вынести этого, ибо так и не сумел отделить реальность от выдумки.
Хэри дал себе клятву никогда не обольщаться. Он будет смотреть миру в глаза и принимать его таким, какой он есть.
Детство, проведенное на улицах гетто, окончательно вышибло из него все иллюзии по поводу неприкосновенности человеческой жизни или изначальной доброты всех людей. К пятнадцати годам Хэри успел убить двух мужчин и уже пять лет кормил себя и отца воровством и работой на воротил черного рынка.
Менее чем через месяц после своего шестнадцатого дня рождения Хэри задумал привлечь к себе внимание Марка Вило. Еще через две недели он собрал свои скудные пожитки и уехал. На прощание отец сделал попытку проломить ему голову гаечным ключом.
Вило гордился тем, что заботился о представителях низших каст. Хэри не знал, что Вило обеспечивал его отца все шесть лет, пока он рос, оканчивал училище Студии и три года жил в Поднебесье, постигая секреты профессии. Когда Хэри вернулся, готовый к карьере актера, его отец уже несколько лет получал специальный уход и лекарства, благодаря которым к нему временами возвращалось ясное сознание.
Единственной проблемой Дункана оставалось все то же неумение заткнуться вовремя.
Лишившись привилегий касты профессионалов, он уже не мог преподавать. Вместо этого он тайком собирал у себя на квартире молодежь из касты рабочих. Там обсуждались запрещенные доктрины, о которых рассказывал Дункан. В свою очередь, ученики распространяли эти идеи среди своих знакомых.
Полиция наверняка знала об этом, но в те дни она была более терпима. Только после Кастового бунта Дункана обвинили в подстрекательстве и поставили перед выбором: либо изоляция в окружении глухих служащих, например в Бачанане, либо киборгизация и жизнь работяги.
Что бы Дункан ни сказал или написал в Баче, это не доходило до внешнего мира. Из людей он мог общаться только с хирургически лишенным слуха трудягой, который заботился о его личных нуждах.
Дункан был подключен к сети, однако его экран работал лишь на вывод информации. Все его просьбы передавались директору по электронной почте специального типа, разработанной именно для таких случаев. Дункан не мог контактировать не только с внешним миром, но даже с другими заключенными Бачанана.
Однако за определенную сумму эти правила – как, впрочем, любые другие – могли быть нарушены, И именно благодаря этому Хэри чувствовал себя в абсолютной безопасности, разговаривая с отцом. Когда ветер, продувавший жизнь Хэри, становился слишком горьким, он приходил сюда ради нескольких мгновений мира и покоя.
Прохладное стекло успело нагреться под его лбом.
