– Может, твои метательные ножи? Я качаю головой,
– Слишком далеко, а они в кольчугах. Придется метить в горло, а с такого расстояния я могу промахнуться или сделать недостаточно сильный бросок.
– Я могу сделать много чего интересного, – предлагает Таланн.
– Можешь, можешь, только подожди.
– Кейн, – говорит она, кладя мне на плечо теплую руку, – дай мне два ножа. Пожалуйста. Даже если это не сработает, если у нас ничего не получится, не оставляй меня безоружной. Я не смогу, ни за что не смогу вернуться в камеру…
Я так отчетливо представляю себе ее обнаженное тело, прикованное к полу и валяющееся в собственном дерьме, что меня пробирает дрожь. Я все еще чую этот запах. Я вытаскиваю из ножен на бедрах пару ножей и молча протягиваю ей. Она берет их обеими руками, словно чашу для причастия. Каждый ее жест исполнен благоговения; мои ножи означают для нее нечто важное, однако у меня нет времени понять, что именно.
– А теперь не двигайся. Прошу, не обижайся, но твой вид может все испортить.
– Я не дура, – отвечает она.
Великий Тишалл, пусть это будет так на самом деле! Я выхожу в коридор и ровным шагом направляюсь к стражникам. Когда их головы поворачиваются на звук моих шагов по известняку, я произношу властным голосом:
– С каких это пор стражники на посту сидят на своих толстых задницах?
Один из них встает, второй отклеивает спину от стены. Оба превращаются в слух и буквально едят меня глазами, однако тусклый свет не позволяет разглядеть меня как следует.
– И нечего таращиться на меня, недоумки хреновы, – вкрадчиво добавляю я.
Теперь мне видна дверь между ними: она закрыта, и на ней нет даже глазка. Хорошо. Ни на одном из стражников нет шлема – человеку в броне бывает жарко даже в холодном Донжоне. Шлемы лежат у их ног. Мне нужно только подойти поближе и размахнуться дубинкой. Один быстрый горизонтальный взмах по голове первого… потом развернуться и ударить второго прежде, чем он успеет что-либо понять…
Один из них снимает с плеча арбалет и натягивает его.
У меня перехватывает горло, однако я продолжаю идти вперед.
– И что ты делаешь?
Стражник кладет в желобок стрелу.
– Третий общий приказ, сэр, – извиняющимся тоном говорит он. – Вы не на посту.
Я продолжаю шагать. Арбалет поднимается. Второй стражник неуверенно возится со своим оружием. Ну, давай же; дерзость, только дерзость!
– А ты что, заснул? – рычу я. – Почему у тебя не натянут арбалет? Где стрелы?
– Прошу прощения, сэр, – бормочет он, покрываясь мурашками.
Мне нужно всего десять шагов.
– Я прибыл для проверки.
Это почти срабатывает – стражник-недотепа совсем опускает арбалет, но зато его напарник поворачивается и направляет на меня свое оружие плавным движением, свидетельствующим о долгой практике.
– Вы не в форме, сэр. Откуда мне знать, что вы не сбежавший заключенный? Еще пять шагов.
– Я что сказал насчет таращиться?
Теперь арбалет поднимает и второй стражник.
– Да, – хрюкает он, – откуда нам знать? Вот дьявол! Какая будет глупая смерть! Они ожидают, что я начну браниться или отступлю; пройти дальше мне не дадут.
– Назад, или я стреляю! – говорит стражник.
Но тут я подхожу к нему и отвожу арбалет вниз и в сторону ладонью левой руки. Оружие срабатывает – стрела с громким «спанг» ударяется в пол. Я быстро отступаю влево, чтобы защищенное броней тело оказалось между мною и арбалетом недотепы, и в то же время обрушиваю ему на голову дубинку. Делаю поворот на левой ноге и пинаю его согнувшееся тело к недотепе, однако тот отпрыгивает, не выпуская арбалет. Я знаю с точностью до тошноты, что ему хватит одного удара сердца, дабы прокричать тревогу, а еще через один удар стрела со стальным наконечником сорвется с его арбалета и ударит в меня. На таком расстоянии она пробьет меня насквозь, а добраться до противника раньше я не успею.
Я швыряю в него дубинку в надежде испортить ему выстрел, однако тот пригибается, и она пролетает мимо. Я взвиваюсь в прыжке с боковым ударом, предполагая позже вытащить стрелу из мякоти ноги и молясь, чтоб она не попала мне в пах, но не успеваю толком подпрыгнуть, как что-то шелестит в воздухе мимо моей головы, задевает волосы, а между ключицами стражника торчит рукоять ножа.
Его глаза широко открыты, брови сдвинуты; он роняет арбалет, и мой удар едва не сносит ему голову еще до того, как оружие достигает земли. Из арбалета выпадает стрела, и он делает холостой выстрел с хлопающим звуком. Затылок стражника тяжело падает на пол.
На мгновение я замираю, пораженный тем, что еще жив.
Я достаю свой нож из горла стражника и вытираю его о штаны, Таланн легко бежит ко мне. Края раны пузырятся и слегка подрагивают в такт свистящему дыханию раненого. Возле обнаженного хряща появляются фонтанчики крови. Немного крови брызгает мне на лицо, щекочет щеку и исчезает в бороде. Я переворачиваю тело, чтобы его кровь стекала на пол – возможно, он еще не задохнется.
Когда Таланн подбегает ко мне, я молча возвращаю ей нож. Она метает намного лучше, чем когда-либо буду метать я.
– Я же говорила, что могу сделать много чего интересного, – улыбается она,
– Никогда не видел ничего подобного, – честно говорю я ей, умалчивая о том, что нож едва не отрезал мне ухо. – Бросок был замечательный. Ты спасла мне жизнь.
– Давай не будем считать это чем-то особенным, а?
Я дружески сжимаю ее руку и смотрю в светящиеся глаза.
– Ладно, давай не будем.
Она кашляет и отворачивается, потом слегка краснеет и смотрит на тела стражников.
– Перерезать им горло? Я качаю головой.
– Думаю, они не придут в себя раньше, чем мы смоемся. Если же у них разбиты головы, они вообще могут не прийти в себя, так что ладно уж – дадим им шанс. Они ведь не какие-нибудь сволочи, у них просто такая работа.
Она искоса бросает на меня задумчивый взгляд.
– А ты не совсем такой, как я представляла.
– Ты не первая, кто говорит мне это. Ты можешь стрелять так же хорошо, как метать нож? Она пожимает плечами.
– Наверное.
– Тогда бери оружие и пошли.
Пока она подбирает арбалеты, взводит их и заряжает, я не могу помочь ей, зато получаю возможность оценить весьма примечательные изгибы ее тела под робой заключенного. Я вспоминаю, как Таланн выглядела в глазах Пэллес, однако Пэллес не смогла сделать ее настолько манящей, какой она кажется сейчас, – существует, знаете ли, немного вещей, столь же притягательных, как чистое обожание.
Я отворачиваюсь и снимаю с крюка лампу.
– Готова?
